— Красно глаголешь, Василько! Борзó!
Вперёд выдвинулся крутоплечий, шириной в дуб, известный своим буйным нравом князь ветви Ростислава, сын Владимира — Андрей; случилось ему как-то на пиру в Рязани повздорить с другим князем — из воинственных угров… Чтобы не проливать зазря кровь, решено было выйти на скотный двор; выбрали матерого быка-трёхлетку, в семь ладоней лоб, на крутых рогах стог сена удержится… Крепко осерчал тогда Андрей на дерзкого угра… Бил кулаком первым — пал бык на дворе, из ушей кровь, из ноздрей кровь… Сколько холопы ни обхаживали — пропал бык, так и не отлежался… Той же ночью со своей охраной от греха уехал иноземец восвояси, окрестив на память Андрея Отчаянным…
…У Василько при виде сдвинутых бровей князя Андрея защекотало между лопаток, выросло вдруг смутное, близкое к страху беспокойство. Но не о смерти думал ростовский князь, отправляясь со своею дружиной в Киев, а о жизни, данной ему Христом, и о ратной доблести, оную жаждал стяжать в бою с татарами… А потому и час нынешний не перестал для него блистать яркими красками.
— Зело борзо глаголешь! — с нажимом повторил полоцкий князь. — Да уж слишком громки слова твои, чтоб им верить…
— Верить иль нет — твоё дело, брат. Да только знай, род наш от веку верен Руси. Люблю её и я! Она, святая, крепко держит меня в своих объятьях. Да я и не жажду иной… Верен и предан ей, как, надеюсь, и вы все! Так останемся, други, верными Святой Руси не только на словах, но и на деле!
— Золотые слова!
— Любо, Василько!
— Мы с тобой, князь! — многоголосо и горячо закричала толпа.
Черниговцы, галичане, трубачёвцы, а за ними и прочие свиты, звеня броней, направились к широкоступенчатому крыльцу. Но наперёд других успел подняться Андрей. Потеснив Василько недобрым взглядом, он круто повернулся лицом к напиравшей толпе.
Шедшие вослед гридники
[143] остановились под широким взмахом его разверстой пятерни.
— Погодь шуметь, Русь! — суровея глазами, прорычал он. — Слова и вправду хватають за душу. Да только кто их говорит нам, братья? И вместо кого?! Спору нет — зачем мы тут… Но где же язык самого Киева? Где сам пресветлый князь Мстислав Романович?! Иль на поверку тако его уважение к нам? — задыхаясь от гнева, ударил себя в грудь полочанин. — Всё верно, родич наш князь Василько прискакал со своей дружиною с далёкого севера, от Ростова Великого. Я со своими молодцами пришёл с запада, кто-то с юга, а кто-то с востока… И все мы тут по спешному зову Киева для ради земли Русской, для ради христиан… Знамо и то, что тихой кротостью и вразумлением злого недруга не остановишь… Но я вновь спрашиваю вас: кто кого призвал в Киев кровь проливать? Где Мстислав?..
— Верно, верно, Отчаянный! Где князь киевский?
— Кто звал нас сюда? — с новой ожесточённостью закричали в толпе.
— Супо-онь, православные! Будет лаять да зубы скалить! Остынь и ты, князь Андрейко! Негоже в такую пору людей баламутить!
Толкотня поутихла, по кольчужным рядам прокатился ропот:
— Мстислав Удалой!
— Тише! Галицкий князь слово держать будет…
Ратники с жадным любопытством, отталкивая друг друга локтями, плечами, старались узреть легендарного князя, прославленного кровавыми сшибками и победами над уграми и ляхами.
Скрипя зубами, ворочая бычьей шеей, смолк и князь полоцкий, продолжая испытывать жгучее желание сбить с ног каждого и дать волю своему двуручному мечу супротив того, кто скажет ему поперёк.
Мстислав, придерживая на широком поясе прямой меч, резво поднялся по крутым ступеням. Как и остальные, он был готов к сече: на голове его сиял витыми гранями хвостатый золочёный шлем, грудь и спину хоронила выпуклая пластинчатая броня. Багряный с серебряным шитьём по краю плащ струился долу и оживал складками при стремительном шаге.
Поравнявшись с Василько, он дружески приобнял его; был Мстислав открыт лицом, горяч синеоким взором.
Застывшая панцирная лава слушала князя галицкого, затаив дыхание. Всем осточертело калиться на солнце зазря; хотелось ясности действий, княжеских яств и долгожданного отдыха…
— Всё в мету
[144] сказал нам Василько… Прав во многом и князь волынский… Но время ли нам раскидывать камни? Нет! Время собирать!.. Все мы — сыны одной земли Святорусской! Так забудем старые споры и распри, и войны с половцами! Во-о-он их столько ныне у стен киевских… Больно смотреть на них…
— Так иди, пожалей иродов! — взорвались отдельные возгласы.
Но Мстислав Удалой будто не слышал, держался своей борозды, ровно шёл один за плугом по пашне; голос его налился звонкой медью:
— Было время, и мы били и полонили половцев… Было — и они нас жгли и громили… Ан ныне чёрные крылья нависли над всеми нами! А когда зло грядёт неведомое, безмерное… краше союз да лад иметь, чем кровь и смерть с половцами. Ежели ноне мы не подымем меч против безбожных татар хана Чагониза… завтре закатится солнце и для нас! Степняки передаться им могут… и силы вражьи стократно умножатся.
— То-то и оно, княже! И Котян тутось, твой тесть
[145]… Видали мы нынче его шайтан-шантёр при въезде у Золотых ворот
[146]... Иш-шо поглядим, не переметнётся ли он сам к татарве! — зло огрызнулись смоленцы.
— Молкните вы, зубоскалы! — набросились на них галичане. — Дайте догутарить достойнейшему средь нас!
Полочане рубили сплеча:
— Князь ваш ума решился! Половецкие псы — враги нам с рожденья. Кровь можно смыть токмо кровью! Ихни скопища теперича в наших пределах без мощи, без силы. Перебить их всех след, как гадюк подколодных, жалище вырвать, а богатства награбленные забрати и поделити меж собою! Один бес наше оно, всё как есть!
