Я узнал о работе Обри за несколько лет до того, как познакомился с ним. Он был одним из самых выдающихся деятелей трансгуманистического движения. Макс и Наташа Вита-Мор одобрительно отзывались о его работе, как и Рэндал Кунэ. Об Обри рассказывали в куче книг и документальных фильмов, о нем писали неправдоподобные и пренебрежительные газетные статейки. Среди идей, которые он популяризировал (в частности, через широко известные в 2005 году конференции TED), была концепция под названием longevity escape velocity
[17], суть которой заключалась в том, что темпы технологического прогресса в области продления жизни в конечном счете станут расти настолько быстро, что каждый год средняя продолжительность жизни человека будет увеличиваться более чем на год – в этот момент, согласно теории, мы установим комфортную дистанцию со смертью. За прошедшее столетие продолжительность жизни увеличивалась примерно на два года за десятилетие, однако оптимистичные ожидания движения продления жизни заключались в том, что вскоре мы достигнем переломного момента – как выразился де Грей, момента, где «будет успешно устраняться связь между возрастом и вероятностью смерти в следующем году».
Такая концепция была своего рода делом веры трансгуманистов и поклонников продления жизни. Это была тема, которую Макс Мор не раз поднимал в нашей беседе, – надежда на радикальное продление жизни без крионической заморозки как запасного варианта. Это центральная идея книги 2004 года «Фантастическое путешествие: живите дольше, чтобы жить вечно» (Fantastic Voyage: Live Long Enough to Live Forever) Рэймонда Курцвейла и Терри Гроссмана, согласно которой, если бы люди среднего возраста, как и авторы, дожили до ста двадцати лет, то они смогли бы никогда не умирать.
Я встретил Обри одним августовским утром в баре на Юнион-сквер в Сан-Франциско, прямо через дорогу от «Хилтона», где он только что выступил на конференции инвестиций в недвижимость. Это было вскоре после завтрака, и Обри сдувал пену со своей пинты пива.
Выглядел он удивительно: длинный и мрачный, словно Страшила, с выдвинутой вперед чрезвычайно огромной рыжей распутинской бородой. Эта борода, благодаря которой он был столь же известен, как и благодаря своим прометеевским заявлениям, влияла на наше общение: она не только была ярким отвлекающим фактором, но и влияла на его речь, которая звучала одновременно зычно и глухо, так что некоторые особо драматичные моменты его рассказа об исследовании мне иногда приходилось просить повторить.
Последние несколько лет Обри работал и в Кембридже, и в Калифорнии. Он прилетел из аэропорта Хитроу поздно вечером и, на удивление, не испытывал проблем с биоритмами. В последние несколько лет он перенес большую часть работы по концепции SENS в Силиконовую долину, культура которой была гораздо более податлива к его видению неограниченной регенерации и молодости, видению окончательной победы над смертью.
Он сказал:
– Я обнаружил здесь больше прозорливых людей, способных ставить смелые цели.
Он погладил бороду, как бы намекая на себя. У него был безупречный аристократический английский с толикой иронии.
Хотя одним из основных источников благотворительных пожертвований концепции SENS был Тиль, крупнейшим спонсором на сегодняшний день был сам Обри. После смерти матери в 2011 году он унаследовал недвижимость в лондонском районе Челси общей стоимостью около 11 миллионов фунтов стерлингов, и его пожертвования в SENS позволяли практически избежать налогообложения.
Но поиск лекарства против старения – дело дорогостоящее. У него были сотрудники – исследовательские группы, штатные ученые, – работу которых надо было оплачивать. По мнению Обри, наследства хватит еще на один год исследований. И по-этому при нашей встрече он целиком и полностью был сосредоточен на расширении внешних источников финансирования – вот почему он только что выступал, продавая надежду на вечную жизнь, перед целой комнатой богатых людей, заинтересованных в инвестициях в недвижимость бухты Сан-Франциско, и вот о чем менее прямо он говорил со мной сейчас.
Обри был одарен искусством убеждения; уловив мой скептицизм, он принялся безжалостно, хотя, может, и не совсем эффективно, расспрашивать меня о его причинах и подрывать лежащие в его основе предположения.
Сначала он начал спорить со мной о двойственном отношении к стремлению победить человеческую смертность. Стандартной причиной неприятия людьми принципа радикального продления жизни, которое, по их мнению, лишит нас человечности (так как они считают, что конечность жизни наделяет ее смыслом, а бесконечная жизнь на самом деле – ад), обычно называется «неприлично инфантильной и глупой» рационализацией. Он пояснил, что смерть – наш тюремщик, наш мучитель; что мы имеем дело со своего рода стокгольмским синдромом. Она не достойна даже презрения.
По его словам, старение – это человеческая трагедия невообразимого масштаба. Это чертово массовое убийство, методическое и всестороннее уничтожение каждого человека, а он был одним из той малой горстки людей, всерьез воспринимающих смерть как гуманитарную катастрофу.
Таково было заявление Обри. Расчетливое, страстное, результативное.
Он сказал:
– Каждый день приближает меня к победе над старением, я спасаю сотни тысяч гребаных жизней!
Он поставил кулак на столешницу. И добавил:
– Это тридцать «событий одиннадцатого сентября» каждую неделю! То есть я предотвращаю гибель тридцати Центров международной торговли.
Наука регенеративной медицины была сложной, но у Обри в распоряжении был набор упрощений для неосведомленного собеседника. Излюбленным метафорическим приемом было предложение подумать о своем теле как об автомобиле – сложной системе сопряженных механизмов, которые благодаря регулярному обслуживанию могут сохраняться до бесконечности в состоянии, пригодном для эксплуатации.
– В целом человеческие тела – это машины, – так он выразился на конференции TED в 2010 году. Сама идея так называемого техосмотра заключалась в проведении регулярных плановых обследований организма, устранении проблем на ранних стадиях, которые позволят отсрочить старость как непоправимый колоссальный ущерб.
– Все сводится к возвращению клеточной и молекулярной структуры тела к более раннему состоянию, – объяснил он мне. – Чаще всего для этого требуется восстановить клетки после разных повреждений, которые тело наносит само себе с момента рождения – это неизбежное следствие функционирования нашего организма.
Затем он объяснил свою концепцию проекта SENS, состоящую из двух частей. Текущий проект SENS 1.0 в основном включал в себя разработку методов лечения, которые, как утверждал Обри, при достаточном финансировании удастся создать в течение ближайших двух-трех десятилетий. По его словам, такие технологии смогут дать тридцатилетним сегодня людям, таким, как и он сам, еще тридцать лет здоровой жизни. Большинство его коллег-геронтологов считали такой прогноз излишне оптимистичным, хотя некоторые признавали ценность его утверждений.
