– Ну, в буддизме есть несколько разных направлений, – ответил он. – В дзен-буддизме, допустим, нет разделения между мной и моим телом. В машине нет духа. Но в Тхераваде, старейшей школе буддизма, мы не есть тело; тело – это то, что должно быть отвергнуто и держаться в презрении. Чтобы прозреть.
Майк говорил об аффирмациях новоиспеченных монахов Тхеравады, в которых тело отвергалось как сосредоточение растления и разложения. «В ранних буддийских текстах есть своего рода неприятие, – пояснил он, – неприятие человеческого тела, неприятие биологической сущности».
Они нас подставили, наши первые мама и папа. Это решение съесть плод с древа познания, прислушаться к совету змея-искусителя, было прямой дорогой в Ад. Что касается иудейской христианской традиции, такое человеческое бытие – это наказание за дерзкое нарушение в те далекие дни: первое нарушение, основанное на знаниях.
И все могло быть иначе. В семнадцатом веке, на рассвете Просвещения, Адам был своеобразным прототипом трансгуманистического идеала. По словам философа и священнослужителя Джозефа Гленвилля, первому человеку среди прочего было даровано сверхчеловеческое зрение. Ему не нужны были очки. Острота его природной оптики позволяла видеть большую часть астрономического великолепия без подзорной трубы Галилео. Оккультист и травник Саймон Форман утверждал, что запретный плод был смертельно токсичен для тел наших прародителей и вызвал дегенерацию, усиливавшуюся на протяжении веков. Он писал: «Адам становится монстром, теряет свою первую, божественную, небесную форму и превращается в земное существо, наполненное язвами и болезнями во веки веков». Аптекарь сэр Роберт Тэлбор писал, что душа и тело человека «отступили от первоначального совершенства» и что «Память терпит неудачу, Суждения ошибочны, а бунтующая Воля становится добровольной рабой страсти; поэтому его Тело подвержено такому множеству недугов».
В книге «О достоинстве и приумножении наук» Фрэнсис Бэкон, считающийся основателем современного метода научного познания, обращался к древнейшему стыду, который в иудейско-христианском воображении отождествлялся с самим процессом обретения знания. Он писал об услышанном от ученых мужей: «знание должно приниматься небольшими порциями и с большой осторожностью; что стремление к чрезмерной осведомленности было первоначальным искушением и грехом, в результате которого и случилось грехопадение человека; что знание содержит в себе некое подобие змея-искусителя и, соответственно, попадая в человека, оно вызывает у него отек».
Но Бэкон полагал, что мы могли бы вернуться к догреховному совершенству, первородному состоянию бессмертия, божественной мудрости и мира благодаря науке. Другими словами, в Эдем можно было возвратиться, только продолжая путь нашего падения. В конце жизни Бэкон рассуждал о возможности преодолеть последствия первородного греха с помощью науки. Продление жизни стало одной из главных идей, отраженных в его книге «Великое восстановление наук», и одним из его предложений по преобразованию научного знания, которое появилось само по себе за шесть дней по образу божественного творения. Несмотря на очевидную тысячелетнюю веру Бэкона в то, что наше существование приближалось к заключительной эре, пишет историк культуры Дэвид Бойд Хейкок, он «отвергал пессимистические взгляды на естественную историю. Земная старость для Бэкона была бы зрелой старостью глубокой мудрости и образованности, когда европейские ученые сорвали бы, наконец, плоды Божьего благочестивого творения. Натурфилософы в полной мере воспользовались бы всем, что было до них, восстановив величие, которым когда-то обладал Адам. Только тогда, когда эта последняя великая эпоха прогресса будет достигнута, мир будет готов к Судному дню».
Бэкон умер в шестьдесят пять лет и по тем временам вполне мог считаться долгожителем. Однако его смерть была окрашена горькой иронией: согласно его современнику, писателю Джону Обри, Бэкон заболел пневмонией, когда голыми руками закапывал в снег тушку курицы, стремясь доказать, что замораживание может сохранять плоть животных и людей.
Мы постоянно пытаемся вернуться к тому состоянию целостности, которое предшествовало грехопадению, разделению, утрате. Именно знание, как мы чувствуем, вернет нам невинность. Как пишет немецкий писатель восемнадцатого века Генрих фон Клейст в своем странном и великолепном очерке «О театре марионеток» (On the Marionette Theatre), «по мере того, как мысль тускнеет и слабеет, мы наблюдаем, как в биологическом мире благодать проявляется все ярче и решительнее. Но как плоскость, проведенная через две линии, пересекает бесконечность и появляется на другой стороне, или как изображение в вогнутом зеркале пересекает бесконечность и появляется перед нами, так и сама благодать возвращается, когда знание будто пересекает бесконечность. Благодать проявляется наиболее явно в той человеческой форме, которая либо совсем не имеет сознания, либо имеет бесконечное сознание. То есть в марионетке или в боге… Но благодать станет последней главой мировой истории».
Конференция только что закончилась. Я собирал записи, размышляя, как буду возвращаться через залив Сан-Франциско, когда Хэнк подошел и сообщил, что сейчас начнется встреча, которая, по его мнению, могла меня заинтересовать. Джейсон Сю, основатель движения Терасем в Силиконовой долине, собирал всех в помещении у главного зала. Я читал о Терасеме, и это движение казалось мне самым близким к трансгуманизму подлинно религиозным течением. Это была вера, или «движение», основанная на идее «индивидуального киберсознания» и на духовной составляющей таких понятий, как выгрузка разума и радикальное продление жизни. Я также читал о Джейсоне Сю и о протесте, который он недавно помог организовать, – его назвали первой уличной акцией трансгуманистов в США. На улице перед штаб-квартирой Google в Маунтин-Вью небольшая группа активистов стояла с плакатами, на которых было написано «Бессмертие сейчас» и «Google, пожалуйста, реши проблему смерти». Идея такого протеста казалась нелогичной, учитывая, что именно поиском решения этой неизбежной и крайне неприятной проблемы Google и собирался заняться, только что вложив сотни миллионов долларов в свою группу биотехнологических исследований и разработок Calico. В данном случае это была не столько акция протеста, сколько акт организованной поддержки, чтобы Google продолжал в том же духе; в любом случае служба безопасности не пускала трансгуманистов в здание.
Я не знал, что Джейсон собирается провести встречу на конференции, и был рад, что смог на нее попасть. Я бы, однако, солгал, если бы сказал, что меня совсем не привлекала бесплатная пицца. И в этом я был не одинок. Никто из нашей маленькой группы, включая меня, Майка ЛаТорра, Брайса Линча и какого-то парня по имени Том, пока не освободился от грубой власти своего животного тела. И поэтому все мы склонились в тишине над своими кусочками пепперони.
Джейсон предложил нам рассказать о себе и о цели нашего сегодняшнего визита. Он указал на Тома и спросил, не хочет ли он начать. Том зашевелился, однако оказалось, что у него во рту слишком много пиццы, чтобы устроить последовательную презентацию, поэтому Джейсон кивнул на Брайса, сидящего рядом с Томом. Но Брайс покачал головой и показал, что тоже слишком занят едой, чтобы сообщить хоть какие-то действительно полезные сведения. Тогда Джейсон взглянул на часы и предположил, что, вероятно, стоит просто подождать, пока мы все закончим жевать, и потом начать собрание. А пока он вручил каждому отсканированный буклет с названием «ИСТИНЫ ТЕРАСЕМА: трансрелигия для технологических времен».
