Я все никак не мог поймать такси, хотя мне нужно было добраться до Пьемонта к девяти утра. Я использовал весь свой роуминг за какие-то несколько минут два дня назад, во время посадки в международном аэропорту Сан-Франциско, и не имел ни малейшей возможности заказать Uber, чтобы проехать оставшиеся пять миль до места проведения конференции. Я чувствовал отчаяние, как будто лишенный какой-то непреодолимой человеческой способности. Помедлив – следует ли мне найти кафе с WiFi? А может, пройти пару кварталов и оплатить телефон? Ведь терминалы оплаты телефонов еще существуют? – я наконец поймал такси, по старинке вытянув руку, что само по себе уже казалось причудливым пережитком прошлого. По прибытии в Пьемонт возникли дополнительные трудности. Водитель, практически не понимающий английского, повез меня по Google-картам, которые упорно отказывались признать, что место нашего назначения существует. Когда водитель наконец подъехал к залу ветеранов, было уже пятнадцать минут девятого – конференция началась, и, скорее всего, я уже упустил что-то важное.
Группа людей беседовала в конце зала, среди них был Хэнк Пеллиссьер, организатор конференции. Хэнку было за сорок, в его ярком образе сочетались короткие седые волосы, стройная фигура и юношеский задор. Молодежный наряд подчеркивал это впечатление (футболка в цветную полоску, ярко-зеленые брюки, теннисная обувь). Я захотел поздороваться и поблагодарить его – за то, что организовал мне пресс-пропуск, за то, что связал меня с некоторыми людьми, с которыми, как он думал, мне будет интересно побеседовать. Хэнк поприветствовал меня тепло и энергично, но в то же время слегка отстраненно и быстро представил меня целой группе американцев.
Среди них были:
коренастый, бородатый и приветливый молодой парень из Нэшвилла, который каким-то образом был и трансгуманистом, и прирожденным христианином;
шестидесятилетний профессор систематической теологии из Тихоокеанской лютеранской духовной семинарии в Беркли, крупный мужчина в оливковой куртке с большими объемными карманами с пуговицами, одетый, словно вот-вот ожидает второго пришествия;
какой-то мрачный трансгуманист-буддист из Лас-Крусеса, штат Нью-Мексико;
два трансгуманиста-мормона из Юты. После длительного изучения информации в Интернете я понял, что мормоны были, хоть и небольшой, но активной частью трансгуманизма из-за неожиданной связи движения с верованиями Церкви Иисуса Христа Святых последних дней;
парень по имени Брайс Линч, бледный, зажатый очкарик-шифровальщик лет сорока, с редкими и длинными волосами: он держал себя бодро, но отчужденно. Я поинтересовался у Брайса, принадлежит ли он к какой-нибудь вере, но он уклонился от ответа, двусмысленно заявив, что практиковал современную форму герметизма – эзотерической языческой религии, получившей максимальное распространение в эпоху поздней античности. Мои попытки выдавить из него ответ не увенчались успехом, чего и стоило ожидать от сдержанного криптолога, последователя герметизма.
Брайс был в черной футболке с надписью, смысл которой был мне непонятен: «Я не всегда тестирую свой код, но если и делаю это, то уже в продакшене», – но я предположил, почти наверняка ошибочно, что это своего рода пошлая игра слов, понятная только программистам. Эта футболка позабавила одного из мормонов-трансгуманистов настолько, что он спросил разрешения сфотографировать ее. Брайс подбоченился, широко расставив ноги и выдвинув грудь вперед, тем самым обратив на свою футболку еще больше внимания, после чего послание на ней спровоцировало волну веселья среди группы в целом. То, что я не мог разделить общее веселье, а мог только усмехнуться из вежливости и надеяться, что меня не попросят прокомментировать значение надписи, заставило меня осознать свое отличие от всех этих людей, отличие, которое оказалось гораздо более удивительным, чем я думал. Действительно, по большей части я не знал языка технологий. Я был пользователем технологий, пассивным потребителем их благ, но при этом почти ничего о них не знал. Эти люди, эти трансгуманисты понимали внутреннюю логику машин, основанную на исходном коде нашей культуры.
В дверях появился высокий седой человек в темном костюме, и Хэнк извинился и отошел, чтобы поговорить с ним. Профессор систематической теологии и трансгуманист-буддист внимательно посмотрели друг на друга, словно припоминая какие-то важные моменты. Они обмолвились парой слов, а я достал телефон и подумал, будет ли уместно просто начать записывать разговоры на диктофон. Хэнк помог седому джентльмену устроиться за складным столом в самом конце зала, на некотором расстоянии от последнего ряда сидений.
Профессор систематической теологии наклонился ко мне и представился: «Уэсли Дж. Смит».
Я кивнул так, будто мы давно знакомы, хотя никогда не слышал об этом человеке.
Майк сообщил мне, что Смит был постоянным автором издания National Review. Он был религиозным человеком, последователем восточной православной веры, который в последние годы зарекомендовал себя как консервативный комментатор по вопросам биоэтики и который, так получилось, писал о трансгуманизме. Он приехал, чтобы выступить на конференции с докладом для межконфессионального журнала First Things.
В 2013 году он опубликовал в нем статью «Восторг материалистов» (The Materialists’ Rapture), в которой подвергал трансгуманизм критике на основании религиозности движения – довольно странное обвинение от верующего человека. Он пишет: «Проповедники “трансгуманизма” утверждают, что вы и ваши дети будете жить вечно благодаря чудесам технологий. Всего через несколько десятилетий вы сможете не только преобразовать свое тело и сознание в бесконечное разнообразие конструкций для разных целей, но и управлять своей эволюцией, ведущей к появлению “постчеловеческого вида”, обладающего суперспособностями из комиксов. Действительно, однажды мы будем подобны Богу». На мой взгляд, он совершенно точно указывает на параллели между трансгуманизмом и христианством, проводя особое сравнение пришествия в христианской эсхатологии с концепцией сингулярности. Оба они должны будут произойти в определенное время; оба в конечном счете приведут к окончательной победе над смертью; оба ознаменуют собой наступление райского века гармонии в «Новом Иерусалиме» – соответственно, на небесах – и здесь, на земле; и христиане, и последователи сингулярности ожидают, что будут иметь совершенно новые «прекрасные» тела, и так далее.
У меня не было никаких возражений, разве только мысль, что такие связи с религией дискредитируют трансгуманизм. Мне казалось, что трансгуманизм является выражением глубокого человеческого желания преодолеть растерянность, желание, бессилие и болезни тела, съеживаясь в тени собственного упадка. Исторически удовлетворение такого желания было прерогативой религии, но сейчас оно постепенно переходило во власть технологий. Уэсли Дж. Смит видел трансгуманизм как мерзость, извращение, мелкую и гротескную пародию на религию. Я видел это движение как новое выражение тех же самых бессмертных страстей и разочарований.
Смит сидел за столом в дальней части комнаты, отгородившись от людей ноутбуком и презентуя свои идеи. Я был очарован откровенной легкой враждебностью такого поведения, прямотой, с которой он утвердил свою отстраненность от дальнейших разбирательств.
