Подойдя к своему дому, Гретхен обнаружила, что у них в квартире горит свет. Необычное явление! После двенадцати ночи свет горел разве что у мамы в спальне. Мама мучилась бессонницей. Часто она просыпалась среди ночи и не могла больше уснуть. Тогда она брала книгу и читала, иногда до самого утра, пока не прозвенит будильник. Но сегодня были ярко освещены окна гостиной!
Гретхен вошла в парадную, поднялась на свой этаж, открыла входную дверь и услышала голоса, доносившиеся из гостиной. Один из голосов был страшно визгливым. Невероятно визгливым. Похоже на голос Магды, только во взрослом варианте. Так могла разговаривать только тетя Изольда! Гретхен вздохнула. Изольда доводилась папе двоюродной сестрой. Она являлась в гости раза два-три в году. И всегда без предупреждения. Приходила она только тогда, когда у нее случался очередной скандал с ее спутником жизни Эберхардом. А поскольку эти ссоры происходили незапланированно, то и о своих визитах к родственникам она не могла сообщить заблаговременно. Хотя, сообщи она заранее, папа с мамой наверняка придумали бы какую-нибудь отговорку, лишь бы не встречаться с этой придурочной теткой.
Мама обнаружилась в кухне. Она нарезала электрическим ножом ломтики замороженной насмерть буженины и выкладывала их на керамическое блюдо.
– Она что, будет у нас торчать, пока все не разморозится? – спросила Гретхен с нескрываемым ужасом и кивнула в сторону гостиной.
– Боже упаси! – пробормотала мама, сунула блюдо в духовку и поставила на гриль. – Это уже третий заход! – сообщила она. – Закмайер скоро лопнет! Когда ему плохо, он наталкивается, как поросенок; когда ему хорошо, он тоже ест без остановки! А поскольку он знает, что в присутствии Изольды я с ним не буду спорить из-за его обжорства, он вообще с катушек слетает!
Гретхен задумалась, надо ли ей идти здороваться с тетей Изольдой. Поразмыслив, она решила, что такое бурное выражение родственных чувств будет, пожалуй, излишним.
– Пойду спать, – сказала она. – Чувствую все-таки недосып!
Гретхен уже собралась пойти к себе, но мама ее задержала.
– Подожди, Гретхен! – сказала она.
– Да? – Гретхен остановилась на пороге кухни.
– Наш папа, кажется, наворотил тут дел! – сообщила мама.
– Каких таких дел? – спросила Гретхен.
– Хинцель заходил, – сказала мама. – Ты только-только ушла…
– Хинцель?! – удивилась Гретхен. – Он же в Зальцбурге должен быть!
Хинцель часто ездил в Зальцбург. За перьями. Перьев ему нужно было много, а где столько наберешь при таком количестве заказов?! В Зальцбурге находился один из его постоянных поставщиков. И в Зальцбурге жил его старый школьный друг. Хинцель всегда у него ночевал, когда приезжал за перьями.
– В гостиницах мест уже не было, – продолжала мама, – а к другу приехали знакомые из Франции, остановились у него. Вот Хинцель и вернулся и сразу пришел к нам.
– А ты ему сказала, что я в «Connection»? – спросила Гретхен, хотя могла бы и не спрашивать. Хинцель и без того прекрасно знал, что она каждую субботу ходит туда.
– Я не успела ему ничего сказать, – ответила мама. – Потому что папа… совершенно не специально… его, бывает, клинит, ты же знаешь…
Гретхен села на табуретку. Если мама так путано говорит, то, наверное, произошло что-то совсем уже несусветное! Но что такого могло произойти между папой и Хинцелем? Времена, когда папа чуть ли не с кулаками набрасывался на него, уже давно прошли. Папа, конечно, не очень любил Хинцеля. Потому что он в принципе не любил никого, кто любил Гретхен! Но все-таки папа с ним вполне ладил. А с тех пор как Хинцель стал работать и к тому же ходить в нормальной одежде, он вообще о нем ничего плохого не говорил.
– Так что стряслось-то? – прямо спросила Гретхен, теряя терпение.
Мама вытащила блюдо из духовки. Буженина выглядела совершенно непривлекательно. Все ломтики как-то безобразно вспучились и по краям обгорели.
Мама с отвращением воззрилась на это уродство.
– Когда Хинцель пришел, – продолжила она, – папа как раз расписывал Изольде в красках, как мы с ним полетим в Шотландию. Я попыталась его тормознуть, потому что подумала, что лучше пока на эту тему не распространяться… Кто его знает, разобралась ты там с Хинцелем или нет… А папа ничего не понял…
Гретхен хрустнула пальцами. Она уже догадывалась, чем закончится мамин рассказ.
– Ну а когда папа поведал Изольде, что ты собираешься в Грецию с соседом Конни, Хинцель спал с лица и сидел как в воду опущенный. – Мама открыла банку консервированных ананасов и прикрыла желтыми кругляшками буженинный позор. – А после этого он вскочил и ушел. Совершенно раздавленный! Я побежала за ним, но, во-первых, ему мои утешения были бы как мертвому припарки, а во-вторых, я и сама не знала, что говорить. Я же понятия не имею, как там у тебя все складывается!
Мама собралась нести блюдо в гостиную, но блюдо оказалось еще слишком горячим. Мама стала искать прихватки.
– Скажи, а ты что, обещала Хинцелю поехать с ним? – спросила мама.
Гретхен кивнула.
– Нда, дело дрянь! – пробормотала мама. Она нашла только одну прихватку и попыталась поднять блюдо одной рукой. Но блюдо было слишком тяжелым.
Гретхен попыталась оправдаться.
– Ему никто не запрещает ехать с нами! – воскликнула она. – Не все ли ему равно, где отдыхать – на хорватском острове или на греческом?!
– Тебе виднее! – отозвалась мама. Она решила использовать в качестве второй прихватки посудное полотенце. – Но Хинцель явно не производил впечатления человека, которому все равно, где и с кем отдыхать!
Мама подхватила блюдо и направилась в гостиную.
– Елки зеленые! – воскликнула Гретхен. – Я что, не имею права ехать туда, куда мне хочется?!
Мама уже почти дошла до гостиной.
– Имеешь, – сказала она. – Я разве тебе запрещаю?
Гретхен ничего на это не ответила.
– Вот именно, – с этими словами мама исчезла в недрах гостиной.
Гретхен осталась сидеть на табуретке, ожидая, когда мама вернется к ней в кухню. Гретхен полагала, что одним «вот именно» такой серьезный разговор заканчивать нельзя. Но мама все не возвращалась. До Гретхен доносились визгливые рулады Изольды и папин густой бас.
– На нет и суда нет! – пробормотала Гретхен себе под нос и, решив сегодня обойтись без вечерних гигиенических процедур, побрела к себе в комнату.
Там она даже не стала зажигать света. Скинула босоножки, джинсы, юркнула в постель и укуталась с головой в одеяло, как какая-нибудь улитка, спрятавшаяся в своем домике. Уже засыпая, она подумала: «Если раз в жизни мне чего-то искренне захотелось, по-настоящему, то я не дам никому, никому-никому мне помешать!»
Глава девятая,
в которой Гретхен страшно злится и в дополнение к этому страшно тревожится, что изрядно осложняет ей жизнь
