– Верно, а я и забыл совсем! – папа принялся теребить усы.
«Что это с ним такое? – подумала Гретхен. – И вид какой-то странный. С какой стати он в половине одиннадцатого разгуливает в халате? И где его пижама? Он ведь никогда не спит голым! Может быть, он вчера куда ходил, – решила Гретхен, – нагрузился, вернулся домой под утро и уже не смог найти свою пижаму?! Нет, с похмелья он выглядел бы совершенно иначе: выкатился бы заспанный, зевая, и, держась за голову, поплелся бы в ванную комнату за „Алка-Зельтцером“».
Папа же выглядел абсолютно бодрым и выспавшимся. Только почему-то очень растерянным.
– Ты что, заболел? – спросила Гретхен.
– Нет, с чего ты взяла? – удивился папа, успевший навертеть уже несколько вопросительных знаков на усах.
– А ты в магазин не собираешься? – Гретхен решила сменить тему.
– Нет, я уже все купил, с утра пораньше, – ответил папа.
«Интересно, чего он прямо прирос к этой двери? – подумала Гретхен. – Даже не подойдет, не поцелует!»
– Э-э-э… Только я спички забыл купить, вот что! – радостно сообщил папа. – Может, сбегаешь?
– Конечно, – сказала Гретхен и принялась расстегивать пальто. Лавка еще два часа работает, успеется, подумала она.
– Ой нет, сбегай сейчас! – умоляющим голосом попросил папа. – А то у меня ни одной не осталось!
– Хорошо, – согласилась Гретхен и застегнула пальто. – Только денег дай, а то у меня нет.
– Да, конечно… Дать денег … – пробормотал папа и беспомощно огляделся.
Обычно бумажник у него был в пиджаке. А пиджак обычно висел на вешалке в коридоре. Гретхен решила помочь папе и сама отправилась в коридор. Папин пиджак в коридоре не обнаружился. Зато обнаружилось черное кожаное пальто – оно висело рядом с папиным синим и по размеру было в два раза меньше. Гретхен прикинула на глазок – размер 38, дамский. От черной кожи пахло тонкими духами: «Мисс Диор», определила Гретхен.
– Ёлки-палки! – тихонько пробормотала Гретхен, до которой постепенно стало доходить, в чем дело.
Когда же ее взгляд упал на тумбочку, на которой лежала целая упаковка спичек, картина прояснилась окончательно.
Гретхен вернулась в гостиную. Папа все еще нес вахту перед спальней – как стойкий оловянный солдатик.
– Не знаю, куда у меня бумажник запропастился! – сообщил он. – Но в кухне, в серванте, в синей чашке полно мелочи! Возьми сколько надо!
Гретхен посмотрела на папу с улыбкой.
– Твой бумажник – у тебя в пиджаке, – сказала она с расстановкой. – А пиджак – в спальне. А в коридоре, на тумбочке, лежит целая упаковка спичек. Я пойду погуляю, вернусь к обычному времени! Прости, что помешала! Я не хотела!
Гретхен кивнула папе на прощанье и выскочила из квартиры. Ей было смешно. Хихикая про себя, она проскакала всю лестницу на одной ножке, до самого низа.
«Вот цирк! – думала Гретхен. – Папа завел себе приходящую подружку, а я ввалилась в самый неподходящий момент! Прямо как папаша Флориана тогда!»
Поскольку ехать домой на два часа, которые у Гретхен оставались до условленного возращения к папе, уже смысла не имело, она решила отправиться в «Ваксельбергер».
Там она обнаружила Габриэлу, которая тоже к спортивной части класса не относилась, а еще двоих из параллельного класса и Анни Фройденталер.
– Мой брат с твоим братом теперь прямо неразлейвода! – сказала Гретхен, обращаясь к ней.
– Да ты что?! – Анни округлила глаза. – Этот толстый парнишка, с которым теперь повсюду таскается наш Михи, твой брат?!!
Гретхен кивнула.
– А твой брат такой же говнюк, как мой? – спросила Анни.
Гретхен сказала, что ее брат вполне приличный и милый мальчик.
– Ни за что не поверю! – заявила Анни. – Если он дружит с моим, то определенно говнюк. Мой братец только с такими водится. Потому что нормальные люди его за сто километров обходят!
– Зачем же ты так о своем родном брате говоришь? – не выдержала Гретхен, которую неприятно поразили слова Анни.
– Я говорю правду! Из песни слова не выкинешь! – сказала она и поведала собравшимся грустную историю о своем брате. Он, как выяснилось, любил отрывать мухам крылышки и потом смотреть, как они барахтаются, а еще он страшно боялся больших собак – как увидит, так от страха полные штаны, а как отойдет подальше, на безопасное расстояние, так кидается в них камнями. – А уж как он нас с сестрой достает, не представляете! – продолжала Анни. – Такой ябеда – жуть! Позавчера, например, моя сестра вместо музыки пошла в кафе. Так он ее сразу маме заложил! А тут я схватила пару по математике и никому не сказала, так он вмиг папе донес!
– А зачем вы ему все рассказываете, если он вас закладывает? – спросил мальчик из параллельного класса.
– Да не рассказываем мы ему ничего! – ответила Анни. – Он сам все откуда-то узнает! Про двойку мою узнал, потому что шарил у меня в портфеле – я его за этим делом застукала!
– Невероятно! – сказала Габриэла с нескрываемым отвращением.
– Почему же вы никак не сопротивляетесь? – поинтересовался мальчик из параллельного класса.
– Мы очень даже сопротивляемся! – ответила Анни. – Знаешь, как мы его с сестрой несколько раз отделали! Ого-го-го! А толку? Он чуть что бежит к папе жаловаться. А у папы с нами разговор короткий – поддаст как следует за то, что мы его бедного малыша обижаем!
Габриэла ткнула Гретхен в бок.
– И твой Гансик дружит с таким уродом?
Гретхен, которая сидела смотря в одну точку, ничего на это не сказала.
– Он себе в друзья почему-то только толстых выбирает! – сказала Анни. – Нравятся ему толстые, и всё тут! До того у него первым другом Шликхофер был.
– Да ты что?! – подал голос мальчик из параллельного класса. – Этот непроходимый тупица? Я его знаю как облупленного, потому что занимаюсь с ним дополнительно по математике! Дуб дубом! Даже деления освоить не может!
– Ну не такой уж и дуб, раз с моим братцем расплевался! – рассмеялась Анни. – Я тут его недавно в магазине встретила. Спрашиваю: «Чего ты к нам больше не приходишь?» А он говорит: «С таким, как твой брат, я больше водиться не хочу!» Значит, соображает! Я даже прониклась к нему симпатией!
Гретхен вспомнила «Орден черных рыцарей-мстителей», и «Пратаколл», и письма с угрозами. Погруженная в свои мысли, она совершенно отключилась от общего разговора, который скоро перешел от «поганца брата» на школьные отметки, а потом к противным учителям. Только когда Анни без четверти двенадцать поднялась и, расплатившись, собралась уходить, Гретхен встрепенулась и вызвалась ее проводить, чтобы, пользуясь случаем, заодно рассказать ей о странных «документах» которые она обнаружила у Гансика. Поначалу Анни ничего не понимала; когда же до нее наконец дошло, в чем дело, она сказала:
