– Тебе хорошо смеяться! – вздохнул папа.
Гретхен тут же перестала хихикать. Она вспомнила, что ей совсем не до смеха, потому что она страдает от несчастной любви и пребывает в глубокой тенистой печали. Она еще раз сполоснула рот, посмотрелась в зеркало, шмыгнула носом и театральным голосом изрекла:
– Ах, какое там веселье! Бог видит, мне ни до чего! – реплика, достойная какой-нибудь книжной графини.
– У тебя что, тоже проблемы? – встревожился папа. Родительский долг, конечно, обязывал его поинтересоваться состоянием дочери, но в его вопросе слышался скорее панический ужас, как будто он хотел сказать: «Еще одна беда на мою голову! Я этого не перенесу!»
В глубине души Гретхен была возмущена. В конце концов, она такой же важный член семьи, как мама. Подумаешь, растолстела! Лишний жир, даже если его много, все равно мелочь в сравнении с несчастной любовью!
Гретхен принялась задумчиво чесать живот.
– Может, ты двойку схватила? Или даже две двойки? – допытывался папа.
Гретхен хрустнула пальцами. Ну как всегда! Родители думают только об оценках! Гретхен сунула в рот прядку и стала ее жевать.
– С оценками все в порядке, – буркнула она. – Просто я влюбилась.
– Правда? – оживился папа, и в глазах у него загорелось любопытство.
– Да, но только у меня несчастная любовь, – сообщила Гретхен и засопела в ожидании папиной реакции.
Но папа истуканом сидел на краешке ванны, вцепившись в коленки, и молчал. Гретхен пожалела, что поделилась с ним тайной. Ведь сколько раз она слышала в школе от ребят: с родителями такие темы обсуждать невозможно! Похоже, Сабина права. Она всегда говорит, что взрослые в этом не секут, их интересует только собственная ерунда.
Гретхен вздохнула и подумала: «А я-то считала, что мои родители совсем другие!»
Тут папа наконец отцепился от своих полосатых коленок, потер руки, как будто ему стало холодно, и спросил:
– И что, ты ему разонравилась?
– Я ему никогда и не нравилась.
– А я его знаю?
Конечно, папа знал Флориана Кальба! Ведь Гретхен с Флорианом ходили даже в один детский сад. Но Гретхен покачала головой и тихо проговорила:
– Нет, не знаешь.
На такое чистой воды вранье у Гретхен были свои причины. Во-первых, она вспомнила, что папа с давних пор считал Флориана «плохим мальчиком». Во-вторых, папа явно легкомысленно отнесся к ее сердечной драме: она заметила, что усы у него подозрительно дрожат, как будто он изо всех сил старается удержаться от смеха. В-третьих, папа никак не мог ей помочь в ее безвыходном положении. И в-четвертых, все так сложно и непросто, что никакими словами не передашь.
– Да я пошутила, – небрежно проговорила Гретхен. – Никакой безответной любви!
– Вот и хорошо, – сказал папа и зевнул. В животе под полосатой пижамой отчаянно забурчало. – Извини! Голод не тетка…
С этими словами папа поднялся, вышел из ванной комнаты и направился в сторону кухни.
Гретхен пошла спать. Над ней, на верхнем ярусе кровати, храпел Гансик, напротив, у другой стенки, спала Магда, которая что-то бормотала во сне. Магда могла так болтать сама с собою всю ночь. Гретхен натянула одеяло до самых ушей. «Вот бы иметь отдельную комнату!» – подумала она. А то так даже не почитать на ночь. Если включить лампу на тумбочке, Магда тут же проснется и заверещит.
Гретхен так устала за день, что глаза уже закрывались сами собой. Но заснуть не получилось: в животе страшно забурчало, прямо как у папы пять минут назад. Просто невозможно! Пришлось вставать.
Папа еще сидел в кухне. Перед ним на столе лежал огромный шмат копченого сала, от которого он отпиливал тонкие ломтики. Гретхен пристроилась к папе.
– Правильно, надо подкрепиться! – проговорил папа с набитым ртом и настрогал сала для Гретхен. – От голодного желудка душе одно беспокойство!
Гретхен набросилась на сало.
– Я вот раньше часто влюблялся, и тоже все безответно, – сказал папа.
Услышав это заявление, Гретхен покосилась на папу. Пальцы у него были черные от перца и прочих приправ, покрывавших толстым слоем все сало, подбородок и щеки лоснились от жира, а в усах застряли хлебные крошки. Его живот-арбуз как будто даже немного увеличился в размерах и с трудом помещался под пижамой. Гретхен как-то иначе представляла себе подходящего собеседника для разговоров на любовные темы.
– Я же сказала: ни в кого я не влюбилась! Ты что, шуток не понимаешь? – сердито пробурчала она.
– Так я же не о тебе говорю, а о себе, – сказал папа и вытер рукавом пижамы сальный подбородок. – Но если тебе неинтересно…
Обижать папу Гретхен не хотелось.
– Да нет, интересно! – постаралась она сгладить неловкость. – Расскажи, что там у тебя было с твоей безответной любовью…
– Ох, это было ужасно! – папа подкрутил себе усы. – Просто ужасно!
– Почему?
– Ну, когда ты безнадежно влюблен – это всегда ужасно!
Ничего нового для себя Гретхен так и не услышала и потому отправилась спать.
Следующим вечером Габриэла устраивала у себя дома праздник по случаю своего дня рождения. Габриэла училась с Гретхен в одном классе, и ее вечеринки славились на всю школу – всем вечеринкам вечеринки! Все мечтали оказаться среди приглашенных, даже ребята из других классов! Гретхен каждый год получала приглашения. Но вовсе не потому, что они с Габриэлой были закадычными подружками. А потому, что так хотела мама Габриэлы. А ее мама так хотела, потому что папа Габриэлы работал на той же макаронной фабрике, что и папа Гретхен. И к тому же мама Габриэлы поддерживала дружеские отношения с мамой Гретхен, да и вообще считала, что Гретхен – чудесная милая девочка.
– Почему бы тебе не общаться побольше с Гретхен? – спрашивала она Габриэлу чуть ли не каждый день. – Уж она тебя плохому не научит, не то что ужасные типы, с которыми ты вечно болтаешься.
Нельзя сказать, что друзья у Габриэлы были действительно какие-то ужасные. Просто в каждом из них было что-то необычное – скорее их можно было бы назвать «типажи». Один мальчик, например, худенький и бледный, сделал себе на щеке татуировку – огромную бабочку-капустницу. Другой обрил себе голову под ноль, а лучшая подружка Габриэлы ходила с какой-то щетиной на макушке: ее прическа напоминала парик с торчащими во все стороны иголками. Можно себе вообразить, сколько геля она изводила по утрам, чтобы навести такую красоту! Еще один друг Габриэлы уже года два кряду не расставался с гипсом: то у него рука загипсована, то нога, то грудь… Гретхен казалось, что на нем уже ни одного живого места не осталось. Недавно он явился в школу в гипсовом воротнике – свалился с мопеда и повредил себе позвонок, якобы из-за того, что шлем оказался с каким-то дефектом и толком ни от чего не защищал. Но на день рождения к Габриэле он все равно собирался прийти. Габриэла была старше Гретхен, ей исполнялось пятнадцать. В одном классе они учились потому, что Габриэла один раз оставалась на второй год.
