Мама каждый день ходила к профессору, работала до половины второго – половины третьего. А еще случилось волнующее событие: она сдала вступительные экзамены в Социальную академию. И ее приняли! Кроме того, в течение этого месяца к ним трижды приходил мамин дальний родственник, адвокат. Он подробно обсуждал с мамой и Мари-Луизой «финансовую сторону вопроса». Гретхен присутствовала при этих разговорах, но так и не смогла до конца разобраться во всех нюансах. Ясно было только одно: единого мнения тут не было. Адвокат утверждал, что маме выгоднее не подавать на развод, потому что в этом случае она будет получать от папы больше денег. Гретхен такой вариант казался вполне подходящим – как-то оно спокойнее. А вот Мари-Луиза настаивала на разводе. Она считала, что тогда папа будет обязан целиком и полностью содержать маму, по крайней мере, те два года, пока она учится.
– Ведь это из-за него ты не смогла получить образование! – говорила она. – Ты растила его детей, штопала его носки и вообще была ему прислугой, пока он делал свою карьеру! Пятнадцать лет подряд! Пусть теперь платит. Два года – не срок!
А маме, как могла заметить Гретхен, ни тот, ни другой вариант не нравился. Она вообще не хотела от папы никаких денег.
– Мне совершенно не хочется спорить с ним из-за денег! – твердила она. Как ни пытались советчики внушить ей, что без папиных денег она с детьми просто с голоду умрет, мама стояла на своем: – Не хочу, и все!
Слушая разговоры о том, обязан ли папа содержать маму или нет и по каким причинам, Гретхен осознала одну важную вещь, о которой прежде не задумывалась. Хотя дойти до этого ей, которая всегда ладила с математикой, было не так-то трудно. По всем расчетам получалось, что мама забеременела, еще когда училась в школе! И выпускные экзамены сдавала уже с Гретхен в животе! Это открытие Гретхен просто потрясло.
– Ничего потрясающего, – охладила ее Мари-Луиза. – Один сплошной ужас! Как вспомню, так вздрогну. Сначала твоя мама бежала в туалет – ее все время тошнило, – а потом мчалась отвечать на вопросы экзаменационной комиссии! А твой будущий папаша ждал в сквере перед школой. Под кустом сирени! – со смехом добавила Мари-Луиза. – Я тогда ему еще придумала прозвище – Сиреневый призрак!
Гретхен все никак не могла определить для себя, нравится ей Мари-Луиза или нет. В сущности, ничего плохого о ней сказать было нельзя. Очень милая, веселая, красивая, добрая… К Магде и Гретхен она относилась как к родным, как будто знала их с рождения. В уме ей тоже было не отказать. Даже из латыни многое помнила. И поговорить всегда была готова, если была дома. Нет, нет, Гретхен совершенно не в чем было упрекнуть мамину подругу. Мешало только одно: Мари-Луиза считала, что брак Закмайеров уже не спасти и потому нужно на всей истории поставить жирный крест. Ее даже не смущало то, что Гансик остался у папы. Хотя это как раз не удивительно, говорила себе Гретхен, ведь двое собственных детей Мари-Луизы остались у ее бывшего мужа.
Про Гансика Гретхен с мамой не разговаривала. Один-единственный раз она завела о нем речь, но мама тут же расплакалась и только все причитала сквозь слезы, что очень-очень хочет, чтобы ее сыночек был рядом, только это невозможно. С тех пор Гретхен говорила о Гансике только с Хинцелем. (Отдельные реплики малыша Пепи не в счет, хотя во время стычек кое с кем он не раз выражал горячее желание разбавить женский коллектив еще одним мужчиной: «Одни бабы! Вот бы еще мужика мне в компанию!»)
С Хинцелем Гретхен виделась часто. Если у нее возникало желание с ним пообщаться, она просто отправлялась в кафе «Ваксельбергер». Старик-официант уже привык к тому, что Гретхен могла просидеть часа три за одним стаканом минералки.
Иногда Гретхен с Хинцелем сидели в сквере возле Рыночной площади и развлекались музыкой: Гретхен играла на губной гармошке, Хинцель – на флейте. Бывало, Гретхен заходила вечерком к Хинцелю в гости. Его квартира состояла из прихожей, туалета, кухни и единственной комнаты. Стены везде были выкрашены в черный цвет, пол – тоже. В честь прихода Гретхен Хинцель всегда зажигал две свечи и угощал ее чаем. Они устраивались на гостевом матраце в черно-белую полоску, сидели по-турецки и болтали. Гретхен нравились эти домашние посиделки в «семейном склепе», как она называла про себя квартиру Хинцеля, которая все-таки казалась ей по-своему уютной.
В связи с этими визитами Гретхен задавала себе вопрос: что она будет делать, если Хинцель вздумает ее поцеловать или обнять, когда они вот так будут сидеть на полосатом матраце. Больше всего при этом Гретхен смущали неровные коричневые зубы Хинцеля – о них невозможно было забыть, несмотря на всю его обходительность, чувство юмора и острый ум. Гретхен никак не могла прийти к какому-нибудь ясному заключению относительно гипотетических объятий и поцелуев. Впрочем, сама проблема была скорее умозрительного свойства: Хинцель никаких попыток в этом направлении не предпринимал. В последнее время Гретхен и вовсе перестала размышлять на эту тему. Она оказалась неактуальной: несколько дней назад, когда она вместе с Габриэлой и одной из Нин Хаген после захода в «Ваксельбергер» прогуливалась по Рыночной площади, она узнала, что Хинцель, по их сведениям, к сожалению, «импотент» и что причина этого «дефекта» – скорее не физического, а психического свойства. Вот почему Хинцель избегал целований-обниманий, хотя, конечно, с этим этапом он бы легко справился, но, наверное, предпочитал избегать полумер.
Еще одно существенное изменение в жизни Гретхен было связано с Флорианом Кальбом: он все же решил официально признать Гретхен своей девушкой. Произошло это на следующий день после того, как она переселилась к Мари-Луизе.
В то утро Гретхен явилась в школу даже немного раньше времени: от дома Мари-Луизы она ехала впервые и немного просчиталась. Первым делом она отправилась в канцелярию, чтобы сообщить секретарше о том, что все подозрения на свинку и у нее, и у Гансика оказались ложной тревогой. Потом пошла к себе в класс, который постепенно наполнялся учениками, и некоторое время сидела, размышляя, не рассказать ли Сабине, находившейся как раз в фазе благосклонного отношения к ней, о переменах в семейной жизни Закмайеров. Подумав, Гретхен все же отказалась от этой мысли. Тут к ней подошла Габриэла и сказала, что вчера поздно вечером видела Хинцеля и он просил передать свои извинения: ему, дескать, очень неловко за вчерашнюю выходку и он готов встретиться с Гретхен в любой момент, а найти она его всегда может в «Ваксельбергере». Гретхен под большим секретом поведала Габриэле о последних событиях и взяла с нее клятвенное обещание ничего не рассказывать своим родителям о расколе в семействе Закмайеров. Ведь отец Габриэлы работал на той же макаронной фабрике, что и отец Гретхен, и ему вряд ли понравится, если вся фабрика будет судачить о его домашних проблемах. Габриэла пообещала держать рот на замке и добавила, что ей только в радость лишить своего драгоценного папочку возможности разнести такую смачную сплетню. Гретхен поверила ей на слово. Габриэла – человек надежный!
Когда прозвенел звонок на первый урок, Флориана еще не было в классе. Только в четверть девятого он, запыхавшись, возник на пороге и принялся мямлить что-то о сломавшемся замке и вызванном слесаре. При этом он неотрывно смотрел на Гретхен. Учитель английского слегка пожурил его и разрешил сесть. Сев за парту, Флориан тут же вырвал листок из тетради, что-то быстро написал, сложил листок и отправил записку Гретхен. Через Урсулу Коль, Урсулу Майер и Отто Хорнека послание дошло по назначению. Гретхен развернула записку под партой и прочитала: «Куда ты подевалась? Я с половины восьмого ждал тебя у парадной, а ты так и не вышла!»
