Гретхен сама толком не знала, хочет она вечером в гости к Хинцелю или нет. И уже тем более не знала, отпустят ли ее родители, – это же не на вечеринку к однокласснице!
– Пока не могу сказать, – ответила Гретхен.
– Гешвандтергассе, семь, – назвал адрес Хинцель. – Первый этаж. Где будет греметь музыка, там и я! Не ошибешься…
Кожаная парочка перешла к поцелуям. Официант продолжал дремать в дальнем углу. С закрытыми глазами он уже не так был похож на героя из фильмов ужасов. Скорее его можно было принять за безобидного деревенского дурачка.
Гретхен направилась к выходу, Хинцель помахал ей вслед.
Выйдя на улицу, Гретхен припустила во всю прыть – так быстро она никогда не бегала! Она бежала и думала: «Мама уже, наверное, беспокоится! Надо было ей хотя бы позвонить! Мало ей и без меня забот!»
Глава седьмая,
в которой обстановка в семействе Закмайеров еще больше накаляется, а Гретхен, сама того не ведая, усугубляет и без того непростое положение
Беспокоилась ли мама из-за отсутствия Гретхен – осталось тайной, потому что, вернувшись домой, Гретхен обнаружила одного только Гансика. Он сидел в детской, за письменным столом, левая половина которого считалась лично его. Перед ним лежал раскрытый альбом с птичьими перьями, занимавший весь стол, в том числе и правую половину, которая принадлежала Гретхен. Гансик с мрачным видом разглядывал свою коллекцию. То, что при этом палец у него был в носу, Гретхен не удивило, поскольку она хорошо знала привычки младшего брата. А вот то, что он был в пижаме, показалось ей очень странным.
Гретхен поинтересовалась, с чего это вдруг он нарядился в пижаму, куда подевались мама с Магдой и осталось ли что-нибудь от обеда. Гансик буркнул что-то себе под нос и все вопросы оставил без ответа. Гретхен почувствовала: что-то неладно! В семействе Закмайеров в последнее время много чего было неладно, но сегодня, похоже, произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее!
– Гансик! Да скажи ты толком, что случилось? – потребовала Гретхен.
Гансик вынул палец из носа, пожал плечами и мрачно изрек:
– Полное дерьмо – вот что у нас случилось, Гретхен!
Гретхен почувствовала, как в ней поднимается ярость, что было вообще-то не в ее характере. Она сгребла Гансика в охапку и хорошенько встряхнула. Гансик, совершенно не привыкший к такому обращению, перепугался и рассказал все по порядку, медленно и запинаясь, но довольно связно. Картина получилась такая.
Гансик с утра отправился в школу. Уже по дороге он почувствовал себя как-то неважно. В животе страшно бурчало, а во рту чувствовался противный привкус.
– Это все селедка виновата! – сообщил Гансик. – Говорила мама, что мюсли и мед с селедкой не сочетаются! Особенно на завтрак!
На первом уроке ему стало совсем худо. Селедка не желала оставаться в животе. До половины десятого Гансик храбро сражался с вредной рыбешкой, но потом она взяла верх! Пришлось посреди занятия мчаться в туалет. В класс он вернулся бледным как полотно, и несло от него какой-то кислятиной. Учитель по английскому сразу отправил его в канцелярию, где в таких случаях секретарь выдавала десять капель ромашковой настойки. Но на этот раз она капель не дала.
– Закмайер! У тебя ведь сегодня сестра заболела и в школу не пришла! – сказала она. – А у нее в классе зарегистрирован случай заболевания свинкой! Вчера! – продолжала секретарша.
Из этого она сделала вывод, что и Гансик под подозрением: возможно, и у него свинка! Секретарша помчалась к директору и всполошила его, а тот решил, что Гансика нужно немедленно отправить домой, чтобы, чего доброго, он тут всю школу не перезаразил. Гансик пытался их переубедить и объяснял, что у него ничего, кроме живота, не болит, но те и слушать его не хотели. «Все детские болезни начинаются с рвоты!» – сказал директор, это он, мол, по своим детям знает.
Самое неприятное во всей истории было то, что дирекция школы не имеет права отправлять больных детей домой одних. Поэтому секретарша набрала их домашний номер. Но у Закмайеров, к ее большому удивлению, трубку никто не снял.
– Неужели твоя бедная сестра там одна лежит? И никого рядом с больным ребенком нет?! Ведь при свинке бывает высокая температура!
Гансик, чтобы не отвечать на все эти вопросы, сделал вид, будто ему очень плохо и он сейчас прямо умрет. Для убедительности он стал хрипеть и задыхаться. Секретарша тут же позвонила папе на фабрику и сообщила ему, что его дети заболели. Дочь лежит без присмотра дома, а сын хрипит у нее в канцелярии.
Не прошло и пятнадцати минут, как папа был уже в школе. Наверное, несся как на пожар. Он подхватил Гансика под мышки и потащил в машину. Гансик пытался ему втолковать, что теперь, избавившись от зловредной селедки, чувствует себя превосходно. Но папа проигнорировал это утешительное сообщение.
В машине папа упорно молчал, одной рукой рулил, другой теребил усы – навертел целую грядку восклицательных знаков!
– Когда мы пришли домой, – рассказывал Гансик, – и он увидел, что тебя нет, он так разошелся, просто ужас. Все кричал: «Безобразие! Свинство!», а потом побежал в кухню, хвать скатерть и сдернул ее со стола. Вместе со всей посудой, которая осталась от завтрака! – Гансик показал в сторону кухни. – Можешь сама полюбоваться! Я ни к чему не прикасался – все как было, так и осталось.
Гретхен отправилась в кухню. Там царил полный разгром. Весь пол был усеян осколками битой посуды вперемешку с хлебными корками, ложками, яичной скорлупой и кусочками сахара, в лужице варенья с медом плавала селедка. Тостер с отвалившейся ручкой валялся возле холодильника. Скатерть, засунутая кое-как в помойное ведро, вся была в молочных разводах.
Гансик подошел к Гретхен.
– А потом папа стал носиться по квартире, как бешеный тигр в клетке, – продолжил он свой рассказ. – Я даже пикнуть боялся. Бегал он так, бегал, уж не знаю сколько, и вдруг спрашивает: «А когда у Магды уроки заканчиваются?» Я сказал: в одиннадцать. Он подождал до половины двенадцатого и пошел ее искать.
– Почему ты ему не сказал, что Магда после школы идет к профессору и там ждет, пока мама не закончит работу? – строго спросила Гретхен.
– Да ты что, он от одного слова «профессор» на стенку лезет! – Гансик сунул палец в нос. – И к тому же я толком ничего и не знаю. Мама со мной об этом не говорит! – Гансик обиженно насупился.
– Ясное дело, не говорит! Потому что ты на папиной стороне! – воскликнула Гретхен.
Она вытащила скатерть из помойного ведра и принялась собирать с пола осколки.
– А ты что, не на папиной стороне?! – с возмущением спросил Гансик.
– Я вообще ни на чьей стороне, – заявила Гретхен. – Но если бы пришлось выбирать, то на маминой! Потому что мама права!
– Ну и пожалуйста! – буркнул Гансик и резко развернулся, собираясь отправиться в детскую.
