Затем Гроувер поймал нужный ритм. Его ноты стали увереннее и живее, темп — стабильнее. Он играл неистовую, отчаянную джигу — похожую на ту, что сатиры исполняли весной на лугах Древней Греции в надежде побудить дриад выйти танцевать с ними среди полевых цветов.
Песня безнадёжно не подходила этому огненному подземелью кроссвордов. Ни один дух природы не мог услышать её. Ни одна дриада не пришла бы танцевать с нами. Тем не менее музыка притупила мою боль. Она снизила температуру, словно холодное полотенце, положенное на мой разгорячённый лоб.
Заклинание Медеи ослабло. Она нахмурилась, посмотрев на Гроувера.
— Серьёзно? Ты собираешься прекратить это, или мне тебя заставить?
Гроувер заиграл ещё более неистово. Это был сигнал бедствия природе, эхом раздававшийся по всей комнате, заставляя коридоры отражать звук, словно трубы церковного органа.
Внезапно к нему присоединилась Мэг, запевшая бессмыслицу с ужасающим отсутствием попадания в ноты.
— Эй, как насчёт этого, природа? Мы любим эти растения. Спускайтесь сюда, дриады, и, эм, растите и… убейте эту волшебницу и остальных.
Герофила, которая когда-то обладала чудесным голосом и с рождения пела пророчества, сейчас с горечью смотрела на Мэг. Благодаря выдержке, словно у святой, она не ударила Мэг в лицо.
Медея вздохнула.
— Ладно, на этом всё. Мэг, извини. Я уверена, Нерон простит меня за то, что я убью тебя, когда я объясню, как ужасно ты пела. Флаттер, Децибел… заставьте их замолчать.
Позади волшебницы что-то с тревогой бормотал Крест. Невзирая на связанные руки и сломанные пальцы, он возился со своим укулеле.
Флаттер и Децибел тем временем восторженно ухмыльнулись.
— Теперь мы можем отомстить! УМРИТЕ! УМРИТЕ!
Они развернули уши, подняли свои мечи и прыгнули в сторону платформы.
Могла ли Мэг справиться с ними своими верными скимитарами?
Я не знаю. Вместо этого она сделала движение, такое же неожиданное, как и ее внезапное желание петь. Возможно, глядя на бедного Креста, она решила, что крови пандоса было пролито уже достаточно. Возможно, она до сих пор раздумывала о своей неправильно направленной злости и о том, на кого она на самом деле должна была тратить энергию ненависти. В любом случае её скимитары с щелчком вернулись в форму колец. Она схватила пакетик из своего пояса и разорвала его, рассыпав семена на пути наступающих пандаи.
Флаттер и Децибел завизжали и шарахнулись в сторону, пока растения, прорастая, покрывали их бесформенными зелеными скоплениями амброзии. Флаттер врезался в ближайшую стену и принялся яростно чихать; амброзия удерживала его на месте, как муху на липучке. Децибел шлепнулся на платформу у ног Мэг; амброзия росла вокруг него, пока он не стал больше походить на куст, чем на пандоса, — беспрестанно чихающий куст.
Медея закрыла лицо рукой.
— Ну вот… говорила ведь Калигуле, что воины из зубов дракона в качестве охраны были бы намного лучше. Но не-е-ет. Он настоял на том, чтобы нанять пандаи, — она с отвращением покачала головой. — Мне жаль, ребята. У вас был шанс.
Она снова щелкнула пальцами. Вентус ожил, взметнув пепельное облако на озере с ихором. Дух ринулся на Флаттера, оторвал визжащего пандоса от стены и бесцеремонно сбросил его в огонь. Затем стремительно пересек платформу, задев ноги моих друзей, и столкнул с нее Децибела, который все еще чихал и вопил.
— А теперь, — сказала Медея, — если остальные из вас соизволят ПОМОЛЧАТЬ…
Вентус атаковал, окутав Мэг и Гроувера и поднимая их над платформой.
Я закричал, дергая свои цепи, уверенный, что Медея бросит моих друзей в огонь, но они просто повисли в воздухе. Гроувер все еще играл на своей свирели, хотя ни один звук не пробивался сквозь ветер. Мэг что-то гневно кричала, может быть, нечто вроде: «ОПЯТЬ? ТЫ ШУТИШЬ?».
Герофилу вентус ловить не стал. Я решил, что Медея не опасается ее. Она встала рядом со мной, сжав кулаки. Я был благодарен ей, но не представлял, что может поделать одна сивилла в рукопашной схватке против могущества Медеи.
— Замечательно! — сказала Медея, блеск триумфа сверкнул в ее глазах. — Начну сначала. Это заклинание вместе с удержанием контроля над вентусом — нелегкая работа, так что, пожалуйста, ведите себя хорошо. Иначе я могу потерять концентрацию и уронить Мэг и Гроувера в этот ихор. В самом деле, там уже и так многовато примесей, включая пандаи и амброзию. Так, на чем мы остановились? О, точно! Сдирание твоей смертной оболочки!
Глава 42
Хошь пророчество?
Вот те абракадабра,
Тарабарщина!
— СОПРОТИВЛЯЙСЯ! — Герофила опустилась на колени рядом со мной. — Аполлон, ты должен сопротивляться!
Боль не давала мне сказать ни слова. Иначе я ответил бы: «Сопротивляться? Боги, ну спасибо за такую великую мудрость! Ты, наверное, оракул или типа того!»
По крайней мере, она не заставляла меня выкладывать слово «СОПРОТИВЛЯТЬСЯ» на каменных плитах.
Пот ручьями стекал по моему лицу, тело горело изнутри и отнюдь не в хорошем смысле, как это бывало в мою бытность богом.
Чародейка продолжила своё заклинание. Я знал, что ее силы напряжены до предела, но на этот раз не видел способа воспользоваться этим. Я был прикован и не мог провернуть трюк со стрелой в груди, а если бы и смог, то подозреваю, что Медея уже зашла так далеко, что могла бы и позволить мне умереть. Моя сущность просто просочилась бы в ихор.
Я не умел играть на свирели, как Гроувер. Не мог положиться на амброзию, как Мэг. Не был способен, как Джейсон Грейс, проломить клетку из вентусов и спасти своих друзей.
Сопротивляться… но как?
Сознание начало меркнуть. Я попытался мысленно держаться за дату своего рождения (да, я помнил и такую древность), когда я выпрыгнул из утробы матери и начал петь и танцевать, наполняя мир своим чудесным голосом. Я вспомнил свой первый спуск в Дельфийскую расщелину, схватку с моим врагом Пифоном, обхватившим моё бессмертное тело своими кольцами.
Другие воспоминания были коварнее. Я помнил, как направлял солнечную колесницу по небу, но при этом был не собой… а Гелиосом, титаном солнца, хлеставшим своих жеребцов огненной плетью. Я видел самого себя, окрашенного золотой краской, с короной из солнечных лучей на лбу, прокладывающего путь сквозь толпу восхищенных смертных… но то был император Калигула, Новое Солнце.
Кем был я?
Я попытался вспомнить лицо своей матери Лето. И не смог. Мой отец Зевс при всём своём ужасающем гневе был лишь смутным воспоминанием. Сестра… конечно, я не мог забыть своего близнеца! Но даже её черты оставались в моей памяти неопределёнными. У неё были серебряные глаза. Она пахла жимолостью. Что ещё? Я запаниковал. Я не мог вспомнить ее имени. Я не мог вспомнить своего имени.
