Мне пришла в голову мысль — очень плохая мысль, в которой я обвинил свой кипящий мозг. Это пламя питалось сущностью Гелиоса. Если осталось хоть немного его сознания… теоретически было возможно, что я смогу с ним пообщаться. Может быть, если я непосредственно коснусь огня, я смогу убедить его, что мы не враги, и он должен позволить нам жить. У меня, наверное, будут роскошные три наносекунды, чтобы сделать это, прежде чем умереть в агонии. Кроме того, если я упаду, у моих друзей будет шанс вылезти. В конце концов, я был самым тяжелым человеком в нашей группе, благодаря жестокому проклятию жира на боках от Зевса.
Ужасная, ужасная идея. Я бы никогда не решился на подобное, если бы не подумал о Джейсоне Грейсе и о том, что он совершил для нашего спасения.
— Мэг, — сказал я, — можешь закрепиться на стене?
— Я что, похожа на Человека-Паука? — прокричала она в ответ.
Немногие люди могли похвастаться тем, что выглядят в трико так же хорошо, как Человек-Паук. И Мэг явно была не из их числа.
— Используй мечи! — закричал я.
Держа мою лодыжку только одной рукой, она призвала скимитар. Она ударила в стену один раз, затем второй. Изгиб лезвия усложнял ей задачу. Тем не менее с третьего удара остриё погрузилось в скалу. Мэг обхватила рукоять и отпустила мою лодыжку, удерживаясь над пропастью лишь при помощи меча.
— Что дальше?
— Оставайся на месте!
— Это я могу!
— Гроувер! — закричал я. — Ты можешь отпустить меня сейчас, но не волнуйся. У меня есть…
Гроувер отпустил меня.
Вот честно, какой защитник просто бросает тебя в огонь, когда ты говоришь ему бросить тебя в огонь? Я ожидал долгого спора, во время которого заверил бы его, что у меня есть план спасти себя и их. Я ожидал протестов от Гроувера и Мэг (ну, может, от Мэг и не ожидал) по поводу того, что я не должен жертвовать собой ради них, что я, вероятно, не выживу в пламени, и так далее. Но нет. Он отпустил меня без раздумий.
По крайней мере это лишило меня шанса передумать.
Я не мог мучить себя сомнениями в духе: что, если это не сработает? Что, если я не смогу выжить в солнечном огне, бывшем когда-то моей второй натурой? Что, если это милое пророчество, которое мы собираем по кусочкам, говорящее о моей смерти в гробнице Тарквиния, НЕ означало автоматически, что я не умру сегодня в этом ужасном горящем лабиринте?
Я не помню, как ударился о пол.
Моя душа, казалось, вылетела из тела. И я обнаружил, что переместился во времени на тысячи лет назад, в то самое утро, когда стал богом солнца.
Той ночью Гелиос пропал. Я не знал, какая из адресованных мне как богу солнца молитв наконец-то нарушила баланс, предав старого титана забвению и одновременно позволив мне воцариться на его месте, но вот он я — на пороге Дворца Солнца.
Охваченный ужасом и волнением, я распахнул двери в тронный зал. Воздух горел, свет ослеплял меня.
Огромный трон Гелиоса был пуст; его плащ покоился на подлокотнике. Его шлем, кнут и позолоченные туфли лежали на пьедестале в ожидании своего хозяина. Но сам титан попросту исчез.
«Я бог, — сказал я себе, — я смогу сделать это».
Я подошел к трону, мысленно пожелав себе не сгореть. Если бы я выбежал из дворца в объятой огнем тоге в первый же рабочий день, то мне бы припоминали это до конца света.
Пламя медленно расступилось передо мной. Усилием воли я увеличился до такого размера, чтобы мне подошли плащ и шлем моего предшественника.
Правда, я не опробовал трон. У меня была работа, и времени оставалось в обрез.
Я взглянул на кнут. Некоторые тренеры скажут вам, что вы никогда не должны показывать доброту в обращении с новой упряжкой лошадей. Они примут вас за слабака. Но я решил оставить кнут. Я не стал бы приступать к новым обязанностям как суровый надсмотрщик.
Я вошел в конюшню. От сверкающего великолепия солнечной колесницы на мои глаза навернулись слезы. Четыре солнечных коня стояли уже запряженные, их копыта блестели полированным золотом, по гривам пробегали волны пламени, а глаза казались расплавленными слитками.
Они настороженно рассматривали меня. «Кто ты?».
— Я Аполлон, — сказал я, постаравшись придать голосу уверенность. — Сегодня у нас великий день!
Я вскочил в колесницу, и мы тронулись.
Должен признаться, это была крутая кривая обучения. Точнее, дуга приблизительно в сорок пять градусов. Возможно, я описал несколько нечаянных петель в небе. Может быть, я стал причиной появления нескольких новых ледников и пустынь, пока не нашёл нужную крейсерскую высоту. Но к концу дня колесница была моей. Лошади подчинились моей воле, подстраиваясь под мою личность. Я был Аполлоном, богом солнца.
Сейчас я попытался держаться за то чувство уверенности, тот восторг удачного первого дня.
Пришёл в себя я съёжившимся среди языков пламени на дне ямы.
— Гелиос, — сказал я. — Это я.
Пламя кружилось вокруг меня, пытаясь сжечь мою плоть и растворить мою душу. Я ощущал смутное присутствие титана, исполненного горечи и злобы. Его кнут, казалось, хлестал меня тысячу раз в секунду.
— Я не сгорю, — сказал я. — Я Аполлон. Я твой законный наследник.
Пламя бушевало все жарче. Гелиос был на меня в обиде… нет, подождите. Это ещё не все. Это место, где он находился, было ему ненавистно. Он терпеть не мог этот лабиринт, эту тюрьму полужизни.
— Я освобожу тебя, — пообещал я.
В моих ушах трещало и шипело. Возможно, дело было в том, что огонь добрался до моей головы, но мне казалось, я слышу голос из пламени: «УБЕЙ. ЕЁ».
Её…
Медею.
Эмоции Гелиоса прожгли себе путь к моему сознанию. Я ощутил его ненависть к внучке-колдунье. Все, что Медея сказала мне раньше о сдерживания гнева Гелиоса, похоже, могло оказаться правдой. Однако, помимо всего прочего, она не давала Гелиосу убить её. Она связала его, скрепила его волю со своей, оградила себя мощной защитой от его божественного огня. Гелиосу я не нравился, да. Но он ненавидел дерзкую магию Медеи. Ему была нужна смерть его внучки, чтобы избавиться от мучений.
Я задумался, не в первый уже раз, почему мы, греческие боги, не создали богиню семейной психотерапии. Мы бы точно нашли ей применение. Или, может быть, у нас была такая ещё до того, как я родился, и она сбежала. Или Кронос проглотил её целиком.
Так или иначе, я сказал, обращаясь к пламени:
— Я это сделаю. Я освобожу тебя. Но ты должен позволить нам пройти.
Тотчас же пламя умчалось прочь, как будто во вселенной открылся разрыв.
Я тяжело дышал. Моя кожа дымилась. Арктический камуфляж посерел и слегка поджарился. Но я был жив. Комната вокруг меня быстро остывала. Пламя, как я понял, отступило вниз по единственному туннелю, ведущему из комнаты.
