— Я всё ещё бог Аполлон, — предупредил я. — Я уже встретился с двумя императорами и победил обоих. Не испытывай меня, конь.
Инцитат фыркнул.
— Неважно, Лестер. Ты слабеешь. Мы за тобой приглядывали. В тебе едва что-то теплится. Так что прекращай тянуть лошадь за хвост.
— И как ты заставишь меня пойти с тобой? — поинтересовался я. — Ты не можешь схватить меня и забросить себе на спину. У тебя нет рук! Нет противостоящих больших пальцев! Вот в чём твоя роковая ошибка!
— Ну, я могу просто лягнуть тебя в лицо. Или…
Инцитат коротко заржал. Звук оказался похож на тот, каким подзывают собаку.
В комнате возникли Вах-Вах и двое его стражников.
— Вызывали, господин Жеребец?
Конь ухмыльнулся мне.
— Мне не нужны противостоящие большие пальцы, когда у меня есть слуги. Тупые, конечно, и приходится выжёвывать их из их же собственных стяжек…
— Господин Жеребец, — возразил Вах-Вах, — это была укулеле! Мы не могли…
— Загрузить их, — велел Инцитат, — пока у меня из-за вас не испортилось настроение.
Вах-Вах и его помощники забросили Пайпер ему на спину и заставили меня забраться туда же, затем они снова связали мне руки — на этот раз спереди, так что я по меньшей мере мог удерживать равновесие.
Наконец они поставили Креста на ноги, вернули крылатых хулиганов в коробку, связали Кресту руки стяжкой и погнали его перед нашей мрачной процессией. Мы поднялись на палубу, причём мне приходилось нагибаться перед каждой притолокой, а затем повторили уже знакомый нам путь по плавучему мосту из супер-яхт.
Инцитат не спеша цокал вперед. Каждый раз, когда мы проходили мимо наёмников или кого-то из экипажа, они опускались на колени и склоняли головы. Хотелось бы верить, что почести предназначались мне, но я подозревал, что они выражали почтение способности коня размозжить головы тех, кто не проявит достаточного уважения.
Крест споткнулся. Другой пандаи силой поставил его на ноги и подтолкнул вперёд. Пайпер всё время соскальзывала со спины Инцитата, но я как мог старался не дать ей упасть.
Один раз она пробормотала:
— И-а.
Что могло означать: «Спасибо», «Развяжи меня» или «Почему у меня во рту вкус подковы?».
Её клинок, Катоптрис, был совсем рядом. Я уставился на его рукоять, гадая, успею ли схватить его и освободиться или воткнуть его в шею коня.
— Я бы не стал, — сказал Инцитат.
Я замер.
— Что?
— Использовать нож. Это было бы глупо.
— Ты… ты мысли читаешь?
Конь всхрапнул.
— Не нуждаюсь в этом. Ты вообще представляешь, как много твоё тело сообщает тому, на чьей спине ты едешь?
— Я… не сказал бы, что опытен в таких делах.
— В любом случае я знаю, что ты замышлял. Так что не стоит. А то мне придется сбросить вас. Тогда ты и твоя девушка разобьёте головы и умрёте…
— Она не моя девушка!
— …а Большой К рассердится. Он хочет, чтобы вы умерли определенным образом.
— Ай, — живот отозвался той же болью, что и рёбра. Интересно, есть ли какое-то особенное название для морской болезни, которая появляется, когда едешь на лошади по кораблю. — Значит, когда ты сказал, что Калигула съест меня на завтрак…
— О, я не имел в виду буквально.
— Слава богам.
— Я имел в виду, что колдунья Медея закуёт тебя в цепи и освежует твою человеческую оболочку, чтобы извлечь остатки твоей божественной сущности. Тогда Калигула поглотит твою суть и суть Гелиоса, и станет новым богом солнца.
— О…
На меня накатила слабость. Я подозревал, что во мне осталось немножко божественной сущности — какая-то крохотная искорка прежней клёвости, позволявшая мне помнить, кто я и на что некогда был способен. Я не хотел лишаться этих остатков, особенно если эта процедура включала в себя свежевание. От такой мысли желудок мой взбунтовался, и я понадеялся, что Пайпер не обидится, если меня на неё вырвет.
— Ты… ты кажешься разумным конём, Инцитат, — сказал я. — Почему ты помогаешь кому-то настолько непостоянному и вероломному, как Калигула?
Инцитат издал негромкое ржание.
— Постоянный-шмостоянный. Мальчик слушает меня. Я ему нужен. Неважно, насколько злобным или непредсказуемым он кажется другим. Я могу контролировать его и использовать для того, чтобы продвигать свои дела. Я поставил на ту лошадку.
Он кажется, не замечал иронии в том, что лошадь ставит на лошадку. А ещё меня удивило, что у него есть свои дела. У большинства копытных всё более чем просто: еда, бег, ещё еда, хороший груминг. Повторить в желаемой последовательности.
— А Калигула знает, что ты его, э… используешь?
— Конечно! — воскликнул конь. — Малыш не дурак. Когда же он получит то, что хочет, ну… тогда наши дорожки разойдутся. Я намерен свергнуть человеческую расу и создать правительство из лошадей и для лошадей.
— Ты… что?
— Думаешь, лошадиное самоуправление бредовее мира, управляемого олимпийскими богами?
— Никогда об этом не думал.
— Ну ещё бы ты думал! Со своим-то прямоходящим самодовольством! Свяжешься с людьми — так только и жди, что на тебе куда-то поедут или вообще в телегу запрягут. А, что воздух сотрясать. Всё равно ты до революции не доживёшь.
О читатель, как выразить ужас, охвативший меня при мысли об этом — не о лошадиной революции, но о том, что жизнь моя близится к концу! Да, я знаю, что люди тоже оказываются перед лицом смерти, но, говорю вам, для бога это куда хуже! Я прожил тысячи лет, зная, что великий кругооборот жизни и смерти меня не затронет. И вот теперь внезапно оказывается: ЛОЛ, так-то не совсем!! Меня выпотрошит и слопает тип, у которого в советниках воинственный говорящий конь!
Продвигаясь дальше по цепочке супер-яхт, мы видели все больше и больше следов недавней битвы. Двадцатый корабль выглядел так, словно в него не раз ударила молния. Его надстройка превратилась в обугленный дымящийся остов, а чернеющие верхние палубы были покрыты пеной огнетушителей.
На восемнадцатом корабле устроили лазарет. Всюду были уложены раненые, которые стонали от боли в размозжённых головах, сломанных конечностях, кровоточащих носах и пострадавших от прицельных ударов промежностях. Многие схлопотали по коленям или ниже — как раз туда любила пинаться Мэг МакКэффри.
Над несчастными кружила стая голодно покрикивающих стриксов. Возможно, они просто отвечали за охрану, но меня не оставляло ощущение, что они присматриваются к тем из раненых, которые могут не выкарабкаться.
На четырнадцатом корабле Мэг МакКэффри нанесла решающий удар. Девичий виноград оплел всю яхту, включая большую часть экипажа, многие члены которого были пригвождены к стенам плотной паутиной лоз. Команда садовников (без сомнения, призванных сюда из ботанических садов на яхте номер шестнадцать) в данный момент пыталась освободить своих товарищей с помощью садовых ножниц и газонокосилок.
