– Я не верю, что твой отец лишил его наследства.
– Нет, нет, напротив. Ему досталась немалая сумма. Около десяти миллионов. Как и Фреду. И девочкам.
Альва отметила, что Уильям не упомянул ни себя, ни Корнеля.
Джордж надеялся, что все наследники получат равные доли – по крайней мере, мужчины. Кроме того, дочери получили в наследство построенные для них дома. Фреду отдали старый дом на Пятой авеню. Миссис Вандербильт остался новый. Все, что отошло Джорджу, – четыреста акров незастроенных земель на Статен-Айленде, куда он вовсе не собирался переезжать. Джордж также получил древнее кладбище и старинный особняк, в котором до самой смерти жила их прапрабабушка, – дом тот был никому не нужен и никакой ценности, кроме сентиментальной, не представлял. Таким образом, недостроенный мавзолей и ферма – вот и вся его доля недвижимости.
Уильям пояснил:
– Джордж хотел понять, почему он не заслужил дом на Пятой авеню. Он все возмущался: «Почему я должен возиться с этой фермой?» А мы пытались ему напомнить, что ему всегда нравилось заниматься фермерскими делами, и, кроме того, отец ведь умирать не собирался. – Голос Уильяма сорвался, и он откашлялся: – И вполне может быть, вскорости Джорджу тоже построили бы дом. Корнель добавил, что тому всегда нравилось жить с родителями. И что новый дом перейдет к нему, когда не станет мамы. – Уильям замолчал и сделал глубокий вдох. Потом, убедившись, что другие его не слышат, добавил: – В любом случае, если честно, я немного расстроен, что Биллу отец выделил целый миллион, а нашим мальчикам – ни цента.
Обед прошел в тишине. Альва наблюдала за братьями и сестрами мужа. Они все потеряли прекрасного отца, который горячо их любил, и горе было написано на их лицах. Вместе с тем каждый из них теперь являлся полноправным мультимиллионером. Для Корнеля и Уильяма иметь богатство было не в новинку, чего нельзя сказать о прочих, в особенности о сестрах – их жизнь сделала крутой поворот. Альва и не догадывалась, что и жизнь Уильяма тоже изменилась.
Позже вечером в домашнем салоне муж наконец расслабился, вытянулся на диване с ногами и откинул голову, разглядывая прихотливо выписанные на фресках фигурки.
– Знаете, а отец вас очень высоко ценил. Если честно, мне кажется, именно из-за вас он был более высокого мнения обо мне.
– Мне лестно это слышать, но я знаю, что он любил вас таким, какой вы есть.
– Во всяком случае, Корнель ни слова не сказал против, однако, думаю, был удивлен не меньше моего тому, как отец составил завещание. Не знаю… допустим, вы не повлияли на его решение, но, учитывая, что Корнель сделал бизнес делом своей жизни, в то время как я… скажем, не так сильно себя ему посвящал, я не вижу другой причины, почему отец оказался ко мне настолько благосклонен.
– И насколько же? – переспросила Альва.
Она ожидала, что мистер Вандербильт выделит Уильяму около двадцати миллионов – больше, чем получили другие, но меньше, чем Корнелю. Учитывая то, что делал для бизнеса последний, это было бы справедливо.
Уильям заметил:
– Вы прямолинейны, как всегда.
– Мужчине вы бы поставили такое в упрек?
– Нет, конечно. Мужчине важно быть прямолинейным.
– Тогда сделайте вид, что я вытянула из вас ответ при помощи кокетства.
Уильям улыбнулся:
– Хорошо. Оставшаяся часть наследства – кроме средств, что отошли Фреду, девочкам и Джорджу, а также тех, что выделены на содержание нашей матери, не говоря уже о многочисленных благотворительных выплатах, – будет поделена поровну между Корнелеиусом и мной.
– Поровну?
– Ну, кроме символических двух миллионов в знак того, что Корнель отныне – глава семьи.
– Два миллиона – символическая сумма? – удивилась Альва.
Муж кивнул:
– Относительно. Депью сказал, что моя доля составит примерно… где-то шестьдесят пять миллионов. Или что-то вроде того.
Альва моргнула один раз, потом другой.
– Вы унаследовали шестьдесят пять миллионов долларов?
– Да, знаю, это… невероятно.
Она сделала мысленные расчеты.
– Неужели ваш отец сумел удвоить то, что сам получил в наследство?
– Да, всего за восемь лет, – подтвердил Уильям. – Видимо, отец хорошо знал свое дело.
Чтобы самому Уильяму теперь можно было забыть о делах окончательно, о чем он, разумеется, не упомянул.
Впрочем, это стало совершенно очевидно по прошествии некоторого времени. Альва не могла предугадать, какое воздействие столь баснословные суммы могут оказать на человека, который и так уже богат.
Тот, кто унаследовал денег столько, что копии завещания, ставшего причиной несметных богатств, печатают на продажу, столько, что им не видно конца и края, столько, что их попросту невозможно потратить одному, столько, что даже полный крах национальной экономики не отразится на их количестве, – этот человек первым делом обязательно должен построить самую большую частную яхту в истории. По крайней мере, так считал Уильям.
Корнель, который теперь возглавил Дом Вандербильтов (так его назвали), полагал крайне необходимым в срочном порядке нанять архитектора Джорджа Поста, дабы в два раза увеличить размеры особняка на Пятой авеню, приобретая и разрушая для этого (а также для того, чтобы открыть себе вид на Центральный парк) все прилегающие здания. Ведь их будущему малышу вскоре понадобится своя комната, к тому же, имея столько детей, целесообразно отвести отдельную комнату под прачечную, а у Гертруды не за горами дебют, для которого понадобится более просторный бальный зал. По крайней мере, так объясняла необходимость строительства Элис.
Тот, кто оказался обиженной стороной (независимо от имеющихся для обид оснований), то есть младший сын, унаследовавший более чем достаточно, однако меньше, чем он рассчитывал, считал важным в торжественной обстановке заложить краеугольный камень здания, которое будет построено на полумиллионное пожертвование его отца, – здание нового Колледжа врачей и хирургов на углу Десятой авеню и Пятьдесят девятой улицы. Возможно, благодаря тем, кто будет здесь учиться, медицина продвинется вперед, и шестидесятичетырехлетние мужчины перестанут умирать внезапно, невольно обижая тем своих сыновей. Благодарные возгласы толпы заставят этого человека ощутить свою важность и причастность к благому делу. Чтобы вознаградить себя, он тоже купит яхту – небольшое судно для поездки в Бар-Харбор, где приобретет себе дом. Свой самый впечатляющий поступок он прибережет на потом.
Тот же, кто остался по другую сторону золотых ворот, к примеру, некий прилежный член «Ордена рыцарей труда»
[47], прочитает листовку на забастовке первого мая, а третьего мая его приведут в негодование действия полицейских, которые открыли огонь по протестующим на заводе Маккормика в Чикаго и убили двоих человек. Четвертого мая он выйдет со своими товарищами на площадь Хеймаркет в честь памяти убитых и в поддержку восьмичасового рабочего дня. На площади взорвется бомба, затем последует стрельба, площадь усеют окровавленные тела, и он побежит прятаться, потому что другого выхода у него не будет.
