– Я думала, жизни придает остроту разнообразие, – заметила Альва.
– Нет, этого я уже напробовалась. В разнообразии остроты недостаточно, чтобы почувствовать полное удовлетворение. – Леди Си наклонила голову и спросила Альву: – А ты? В твоей жизни есть любовь?
– Мы можем поговорить об этом в другом месте? – сказала Альва.
Подруга взяла ее за руки.
– Только представь, сколько приключений принесет нам лето!
– Нам с тобой, двум замужним леди? Консуэло, прошу тебя… – вздохнула Альва, выразительно взглянув на девушек.
– Ищете ли вы любви, миссис Вандербильт? Любите ли вы? Это серьезный вопрос. Я хочу знать ответ.
– Сейчас не время…
– Не важно, – проговорила леди Си, отпуская руки Альвы. – Я узнала достаточно.
Альва мысленно возвращалась к этой сцене, лишь только выдавалась спокойная минутка. Как догадалась подруга, нежелание Альвы давать ответ все объясняло: она хотела любить. Хотела – потому, что любви в ее жизни не было. И это расстраивало Альву, как бы она ни старалась скрыть сей факт от самой себя. Даже пытаясь убедить себя, что любовь – вещь ненужная и нежелательная, она продолжала надеяться, что когда-нибудь любовь придет и к ней.
И если желание испытывать любовь было излишним, почему оно не утихало? Юным леди, как правило, давали совершенно неверное определение этого чувства, а все ради того, чтобы они не противились заключению выгодных союзов. Возможно, это и оправдано с прагматической стороны, но как мало внимания уделялось их будущему счастью!
В самой любви нет ничего плохого или неправильного. В первом послании к коринфянам любовь – величайшее из человеческих устремлений. Способность любить отличает человека от животных. Мужчины желают любви не меньше женщин и столь же ранимы, когда дело касается ее проявлений (Уильям – лучшее тому доказательство). И хотя романтические чувства всегда сопровождаются риском выставить себя на посмешище, это вовсе не повод бежать от них как от чумы. Безусловно, стоит остерегаться любви безрассудной. Но к истинной любви должен стремиться каждый человек.
Что, если, подождав чуть больше, она бы встретила мужчину не только состоятельного и уважаемого, но также способного пробудить в ней истинную любовь и любить ее в ответ? Альву пугала мысль, что она ошиблась, выйдя замуж за Уильяма. Что, если их брак и вправду был ошибкой?
К сожалению, как можно исправить такую ошибку, Альва не знала.
Они прожили на Лонг-Айленде целый месяц. Уильям днями охотился за землей (для постройки дома), перепелами (пешком, для ужина) и лисами (с лошадьми и гончими, для развлечения). Альва выполняла роль хозяйки поместья, которое они сняли, – выходящий на морскую бухту просторный особняк в стиле Тюдоров, окруженный сорока акрами ухоженных земель, – излюбленное место охотников, состоятельных молодых людей, приезжающих сюда в сопровождении юных жен или сестер. Альва тоже пригласила Дженни по просьбе леди Си, а точнее, ее брата Фернандо, который вернулся из Нового Орлеана. Альве нравилось думать, что Лонг-Айленд может стать местом, где зародятся чувства – каждый день от этого наполняла тихая радость предвкушения.
По утрам в комнате для завтрака выставляли всевозможные закуски, чтобы гости могли неспешно насладиться едой независимо от своего времени пробуждения и гастрономических привычек. Второй завтрак накрывался для леди, он растягивался на два часа и заканчивался двухчасовым же дневным сном. Время чая наступало около четырех, хотя сам чай подавали редко – если было прохладно, пили «Лэмбсвул» и «Блю Блэйзер», когда выдавались теплые дни – смэш и коблер. К чему откладывать веселье. Ужин начинался в девять и продолжался до глубокой ночи.
Разговоры текли рекой – перепела, ружья, лошади, дома… Как-то вечером Уильям объявил, что наконец нашел идеальный участок для дома и даже выбрал архитектора, с которым познакомился в клубе. На следующий день он без умолку твердил о разведении чистокровных лошадей.
Гончие, игры в поло, скачки, устрицы – устриц обсуждали невероятно много.
Однажды поздно вечером все собрались на террасе. Факелы отбрасывали тени на лужайку и раскинувшийся внизу каменистый пляж. Внезапно все стали говорить об устрицах – где выращивают самых лучших (в Бостоне? здесь? в Голуэе? в Нормандии?), как их готовить (на пару? в панировке? с маслом? с соусом?), как не купить плохие устрицы, особенно за границей, и так далее…
Слушая вполуха беседу и мелодию, которую лениво наигрывала на банджо леди Си, Альва любовалась зрелищем: мощенное камнем патио, добротная мебель с мягкими по-душками из дамаста, хрустальные бокалы в руках гостей, итальянское вино из погреба.
«Посмотрите на меня, я миллионерша, – думала Альва. – То есть жена миллионера».
«Вот она – жизнь сыновей, жен и дочерей миллионеров. К чему любить мужчину, если у тебя и так есть его деньги?»
«До чего же бесподобное вино».
Вслух же она мечтательно проговорила:
– Мне как-то довелось отведать нежнейших французских устриц с озера То… В Париже, до падения Луи-Наполеона. Помнишь, Дженни?
Дженни оживленно беседовала с Фернандо на дальнем конце террасы, и устрицы их совершенно не интересовали.
– Они были приготовлены в вине? – уточнил Уильям, прилегший возле Альвы в шезлонге. – Я пробовал их в Женеве – необыкновенно вкусно.
Сидевший в соседнем кресле Оливер Белмонт спросил:
– Альва, как вы считаете, попытка Коммуны взять власть в свои руки была оправданной?
Уильям рассмеялся.
– Право, какое отношение это имеет к устрицам?
– Это имеет отношение к Франции, – возразил Оливер. – Ваша жена говорила о Франции.
– Но она говорила о французских устрицах, а не о французских коммунистах.
– Что устрицы, что коммунисты, – махнула рукой леди Си и продолжила играть на банджо.
Теперь мелодия отдаленно напоминала какую-то французскую элегию.
– Оливер, напомните, сколько вам лет? – поинтересовалась Альва.
– Девятнадцать.
– Вы уже практически взрослый! Что вам известно о Коммуне?
Уильям встал из шезлонга.
– Куда запропастилась служанка? Кому налить еще вина?
– Я знаю совсем немного, – признался Оливер. – Потому и хочу узнать ваше мнение.
Уильям ушел с террасы, и Оливер присел на край шезлонга Альвы. Довольно дерзко с его стороны, принимая во внимание, как мало они знакомы. Однако смотреть на него было приятно, и пахло от него великолепно.
Оливер продолжил:
– Я думаю – и в этом я с ними согласен, – что пролетариат имеет право влиять на государственное управление. Демократическая политика нашей страны гораздо более эффективна, чем эта наполеоновская…
– Да, конечно, наша политика лучше. Если вы мужчина, – перебила Альва. – Для моего пола особой разницы между Америкой, Францией или, скажем, Англией нет – то, чем нам позволено или запрещено заниматься, определяют мужчины. А женщины между тем заслуживают права голоса. Что вы думаете по этому поводу?
