В вестибюле ее ждали Армида и Лулу, которая протянула Альве букет со словами:
– Золотарника здесь нет.
Альва улыбнулась:
– Лулу, как же я буду скучать по твоему командирскому тону.
– Теперь вы будете командовать собой самостоятельно. Помню, как вы забрались на фонтан в Тюильри, вам было лет десять, раскинули руки в стороны и заявили: «Я буду императрицей!» А потом повернулись и упали спиной прямо в воду. Другая девочка расплакалась бы, но только не вы – вы тут же встали в промокшем платье, с прилипшими к лицу волосами, и произнесли: «Лулу, une serviette, s’il vous plaît»
[26].
Альва рассмеялась:
– Я этого не помню, ты выдумываешь!
– Все так и было! Идите же, извозчик Вандербильтов не будет ждать весь день.
– Конечно, – кивнула Альва. Она глубоко вдохнула и выдохнула. – До встречи! Мы с Мэри будем присылать вам открытки из Саратога-Спрингс!
Прибыв в церковь, сестры встретили в притворе Консуэло и ее отца, который любезно согласился провести мисс Смит к алтарю. Он взял Альву под руку, Армида же присоединилась к Дженни, Джулии и другим подружкам невесты, ждавшим в церкви.
– Да ты вся сияешь! – заметила Консуэло. – Неужели и правда влюбилась?
Альва оставила вопрос без ответа. Ее сияние было обманчивым – она не чувствовала того волнующего тепла, которое наполняло Элизабет Беннет при мысли о мистере Дарси, и не считала, что ее с Уильямом союз превратится в идиллическое единение родственных душ. Скорее наоборот – Альва начинала сомневаться в необходимости брака с кем бы то ни было. В церкви ее ждал привлекательный, но совершенно неинтересный джентльмен, которому через несколько минут, согласно Закону Божьему и законам этой страны, она будет принадлежать. Он сможет делать с ней все, что посчитает нужным. В «Джейн Эйр» мистер Рочестер, узнав, что жена сошла с ума, запер ее на чердаке, а сам стал искать внимания других женщин. Если через несколько часов, когда наступит ночь и они останутся наедине, Уильям захочет заняться непотребством (что бы это ни значило), что она с этим поделает? Ничего. Если ему что-то не понравится, вдруг он запрет ее или прогонит? И даже ударит?
«Нет, он ни за что меня не ударит. Уильям Киссэм Вандербильт – хороший человек».
Она должна полюбить его. Будь сейчас на месте Альвы Тереза Фэйр, у нее голова бы кружилась от счастья. Что ж, может быть, и у Альвы закружится, только немного позже. Она ведь старше Терезы Фэйр, многое повидала, ее не так легко вывести из равновесия, как молоденькую девушку. Просто нужно время, чтобы получше узнать друг друга, вот и все.
Раздались звуки органа. Двери отворились, Консуэло произнесла: «Начинаем!» – и выступила в проход между рядами.
Представители высшего общества заполнили все скамьи. По случаю свадьбы они облачились в лучшие весенние наряды. Банты и бутоньерки из белых лент виднелись на каждом ряду. Подружки невесты были хороши, как ангелочки, друзья жениха – безупречно элегантны. Сам Уильям светился от радости. После мессы они будут принимать поздравления от десятков гостей в доме ее новоиспеченных родственников. Упряжка из шести лошадей повезет из церкви украшенный лентами экипаж сначала домой, а потом на Центральный вокзал, где они с Уильямом сядут в личный вагон Вандербильтов и отправятся в Саратога-Спрингс.
Мистер Изнага взял Альву под руку:
– Прошу?
Быть может, причина ее учащенного пульса и сбивчивого дыхания не только нетерпение, но и любовь? Просто она еще не научилась ее распознавать. Интересно, что сейчас чувствует Уильям? Что, если, пройдя в двери, а затем к алтарю, она обнаружит, что пока она сама завоевывала внимание его семьи, пыталась пережить отсрочку брака и планировала свадьбу – Уильям влюбился в нее без оглядки? Но узнает она об этом не сейчас, когда они будут давать клятвы перед Богом, а в конце дня, в отеле в Саратога-Спрингс.
Когда Альва и Уильям остались одни, предоставленные только самим себе, оба не знали, что делать.
Они подъехали к отелю «Гранд Юнион» и вошли внутрь. Уильям расписался в журнале, и их проводили в номер. Они сняли шляпы. Альва стянула перчатки и сжала их в руках. Гончие Уильяма улеглись у его ног. Мэри и Максвелл – камердинер Уильяма – молча стояли неподалеку.
– Думаю, сейчас самое подходящее время, – сказал Уильям, глядя на Альву.
Она ждала продолжения. Он тоже чего-то ждал.
– Для чего?
Уильям повернулся к Максвеллу:
– Шкатулка.
– Ах, да.
Максвелл выбежал из гостиной в спальню, предназначавшуюся для Уильяма, и тут же вернулся с плоским деревянным ящичком.
Уильям взял шкатулку и протянул Альве со словами:
– Небольшой подарок в честь праздника. Надеюсь, вы не разочаруетесь.
Держа шкатулку одной рукой, Альва открыла крышку. Внутри, на подкладке из темно-синего бархата лежала свернутая нить сверкающего жемчуга.
– О господи…
– Вам понравится история ожерелья: его первой владелицей была Екатерина Великая. Позже оно принадлежало императрице Евгении, но, думаю, ей пришлось пожертвовать им в силу жизненных обстоятельств.
– Императрице… Полагаю, я даже видела ожерелье на ней! Как же вам удалось…
– Это все Командор. Я хотел выбрать украшение с драгоценными камнями, но он вспомнил, что вы провели детство во Франции, и заставил меня найти что-нибудь подходящее. Мой дед все замечает и принимает во внимание. Я лишь последовал его совету. Хотя, конечно, пришлось попотеть, чтобы найти для вас идеальный подарок.
Альва взяла одну жемчужину двумя пальцами. Каждая из этих драгоценных бусин когда-то касалась кожи двух женщин, которыми Альва восхищалась больше всего на свете.
Она подняла на мужа (своего мужа!) взгляд, полный радости и уважения.
– У меня нет слов.
– Но вы довольны?
Альва кивнула:
– Огромное вам спасибо. В самом деле… Я не знаю…
– Мне приятно, что оно вам понравилось. Вы можете надеть его завтра вечером.
– Да, обязательно.
Уильям потер бакенбарды большим пальцем.
– Что же, предполагаю, вы хотите отдохнуть.
– Да, это был очень долгий день, – согласилась Альва.
Мэри отвела ее в спальню, чтобы помочь раздеться. Уильям с собаками в сопровождении камердинера удалился в свою комнату.
Спальня во французском стиле оказалась настоящей мечтой. В изразцовом камине потрескивал огонь. Белые стены между панелями из полированного ореха были расписаны колокольчиками. В центре, на ковре из голубого плюша, стояла кровать с балдахином. На белом сатине полога играли отблески огня. Вот бы запереться сейчас в комнате, надеть жемчуга, лечь на кровать, закрыть глаза и не думать о том, придется ли ей сегодня открыть свое тело взгляду Уильяма, будет ли он от нее чего-то ждать, понравится ли ей то, что она почувствует, и плохо ли, если понравится…
