– Выглядит он замечательно. Но вот пахнет… – Альва закрыла нос.
– А еще он невероятно изобретателен. Он знает, что если надавить вот сюда, – он нажал на звонок горничной, – его ванна скоро наполнится горячей водой. Его умение решать проблемы непревзойденно.
– Кажется, я читала о его способностях в газете.
– И ознакомилась с ними непосредственно. – Оливер пошевелили бровями. – О таком любовнике мечтают все леди, но только ты смогла завоевать его сердце.
В конце мая после обеда, который, как обычно, состоял из нескольких пикантных блюд и бутылки первоклассного вина, Оливер, держась рукой за живот, пробормотал:
– Кажется, я переел.
– Живот болит?
– Немного, – кивнул он, подойдя к ней. – Я полежу в своей комнате. Мне бы хотелось сказать, что я буду скучать по тебе, но, боюсь, я буду думать совсем о другом, – сказал он, поцеловав ее в лоб.
– Не нравится мне это.
– Мне тоже. Но волноваться не стоит.
Но когда прошла ночь, за ней день и еще одна ночь, а боль и тошнота не утихали, Оливер согласился, что ему нужна помощь.
После консультации со своим местным врачом, он сообщил Альве:
– Загадка разгадана – у меня просто расстройство печени. Теперь мне можно есть только пресные блюда. И никакого алкоголя. Еще мне дали лекарство. Вот видишь? Все быстро лечится.
– Если тебе нужно время, чтобы восстановить силы, мы можем поменять билеты.
– Через пару дней я буду в форме. Не вздумай ничего менять.
Однако первого июня, когда Оливер не смог подняться или даже пошевелиться, не поморщившись от боли, а цвет его кожи стал ужасным и он пожаловался на жар, Альва решительно заявила:
– Я отправляю телеграмму нашим докторам в Нью-Йорке.
Доктора Булл и Маккош прибыли дневным поездом. Осмотрев Оливера и поговорив с доктором Лэйнхартом, они втроем пригласили Альву в комнату Оливера и сообщили супругам плохую новость.
– Хотя печень и может быть расстроена, как заметил доктор Лэйнхарт, – сказал доктор Маккош, – сейчас боль вызывает аппендикс. Мы надеемся, что медикаментозного лечения будет достаточно. Мистер Белмонт должен принимать морфин в качестве обезболивающего, каломель – слабительное, а также ихтиол от тошноты. Мы пришлем медсестру, которая будет за ним присматривать и ставить припарки на живот, чтобы облегчить боль.
Оливер посмотрел на Альву.
– Кажется, нам все-таки придется отложить поездку.
Говорил он с уверенностью, однако выражение его лица было беспокойным, а дыхание прерывистым. Альва вспомнила, что чувствовала себя примерно так же, когда рожала.
Весь вечер она просидела у кровати мужа. Пока он дремал, она читала книгу. Припарки и морфин сняли боль. Медсестра, заглянувшая проверить, как он себя чувствует, сказала Альве:
– Доктора надеются, что постельный режим поможет органу восстановиться.
– Так обычно и происходит?
– Да, – сиделка помолчала. – Бывает и такое.
Альва зашла к миссис Эвелин и спросила:
– Сколько у нас солонок?
– Две, кажется.
– Отправьте человека в город, пусть купит еще две. Нет, четыре. Наполните их солью и принесите в комнату мистера Белмонта.
– Зачем, мэм? – удивилась миссис Эвелин.
– Их надо поставить под кровать – они привлекают целительных духов или что-то в таком духе. Мы ведь должны испробовать все средства, правда?
Миссис Эвелин обняла Альву.
Спустя два дня с начала лечения никаких улучшений не последовало. Доктора сели возле кровати Оливера и сообщили ему и Альве, что дальше медлить нельзя – нужна операция.
– А если я откажусь? – спросил Оливер. – Я не боюсь – я уверен, что в вашем распоряжении лучшие специалисты. Но сколько времени уйдет на поправку? Нам отплывать на следующей неделе.
– Милый мой, не думай об этом. Англия никуда не денется.
– Но ты уже столько месяцев ждешь встречи с Консуэло и мальчиками.
Он спросил доктора Маккоша:
– Как вы думаете, мы могли бы еще немного подождать? Чтобы знать наверняка?
– Я понимаю ваши опасения. Но послушайте меня: если аппендикс не удалить, он раздуется от инфекции и вскоре лопнет. Боль, которая за этим последует, будет просто невообразимой, и вы наверняка умрете. Я уже послал за своими помощниками и инструментами. Мы проведем операцию утром.
Доктор вышел из комнаты.
– Ну и сухарь, – заметил Оливер.
– Все ведь и правда очень серьезно.
Муж потянулся к ее руке:
– Мне жаль, что так вышло.
– Замолчи, пожалуйста, – сказала Альва, стараясь не допустить предательской дрожи в голосе.
– Зато сейчас мы покончим с этим наверняка, и, когда придет время отправляться, я буду здоровее, чем раньше.
– Может быть, мне тоже стоит удалить аппендикс? Всегда лучше перестраховаться.
– Вот это солидарность, – слабо улыбнулся Оливер.
Утром Вилли, Берди и Гарольд приехали посидеть с Альвой, хотя что-что, а сидеть на месте ей совсем не удавалось. Этот день казался ей самым долгим в жизни. Она мерила шагами коридор перед гостевой комнатой, которую Маккош превратил в операционную, потому что окна оттуда выходили на юго-восток. Заглянув в комнату, пока медсестры сновали туда-обратно с тазами горячей воды, Альва заметила окровавленные простыни и Оливера, лежащего без сознания на столе. Запах вернул ее в 1874 год, в тот самый день в трущобах, когда они с Армидой обнаружили мертвую девушку. Нынешний запах оказался еще хуже. Здесь пахло кровью и гнилью, испорченным мясом.
– Произошло нагноение, – объяснила одна из медсестер. – От этого запах. Постарайтесь не волноваться. Они все вычистят.
Альва повернулась к детям:
– Они все вычистят. Господи…
Поздно вечером доктор Маккош наконец вышел из комнаты.
– Мы закончили операцию. Состояние мистера Белмонта стабильное. Должен признаться, я восхищаюсь его стойкостью – когда мы начали делать операцию, оказалось, что аппендикс уже лопнул. – Он с сожалением покачал головой и продолжил: – Бактерии попали в мышцы живота. Брюшина – то есть внутренняя стенка живота – тоже была заполнена ими. Мы вырезали аппендикс, вычистили брюшину и вымыли стенки теплой водой. Это все, что в наших силах.
– Он в сознании? – спросила Альва.
– Еще нет.
– А это нормально?
– Ваш муж все еще под действием эфира. Мы сможем сказать больше через некоторое время.
– Я хочу его увидеть.
Теперь в комнате пахло моющим средством и бинтами. Окровавленные простыни исчезли, Оливера переместили на кровать. Его лицо было пепельно-серым. Если бы Альву не уверили в обратном, она подумала бы, что смотрит на мертвеца.
