– А если я выйду с фонариком и пойду перед тобой?
– Можно попробовать. Только ради бога, не уходи слишком далеко. Мы ищем какой-нибудь поворот налево. Ясно?
Это не помогло. Он то и дело терял ее из виду, а потом боялся, что собьет ее или еще кого-нибудь, пытаясь разглядеть в тумане, где она. Потом остановил машину и отстал от нее. Посигналил, и она вскоре вернулась.
– Так не пойдет. Ты постоянно пропадаешь.
Она снова села в машину, и они потащились дальше.
– Наверное, поворот уже скоро.
Поворот, конечно, нашелся. Руперт свернул, отъехал на несколько ярдов и остановился. Когда он заглушил двигатель, тишина показалась зловещей.
– Вот так. Туфли у тебя совсем не годятся для долгой ходьбы, бедняжка.
– Ничего, главное, иди не слишком быстро.
– Быстро никак не получится. Хорошо еще, фонарик той женщины остался у нас.
– Ну и какой в нем толк? Светит еле-еле – батарейка уже садится.
– Значит, можно разглядеть уличные указатели, если мы их найдем. – Он взял ее за руку. – Держись за меня.
Они перебрались через улицу, наткнулись на забор вокруг сада перед чьим-то домом и повернули направо.
– Название улицы должно быть где-то на углу. Фонарик включим, только чтобы прочитать его. «Прайори-роуд». Уже что-то.
– Далеко нам еще идти?
– Думаю, не больше полумили. Но по крайней мере, будем знать, где нам завтра искать машину.
К тому времени оба продрогли: воздух был сырым, идти настолько быстро, чтобы согреться, они не могли. Добираться до угла Клифтон-Хилла понадобилось больше часа.
– Сколько времени?
– Уже… двадцать минут второго. Наверное, все-таки лучше к Вилли.
– До нее ближе.
Они перешли через Эбби-роуд и заплутали.
– Вот перекресток. Должно быть где-то здесь.
– Нам казалось, что мы идем прямо, а на самом деле нет. В том и беда.
Бестолково шарахаясь из стороны в сторону, они нашли дорогу.
– Дом Вилли слева вверх по улице.
– Он не такой, как другие дома, так что найдем.
– Других домов вообще не видно, не знаю, как нам это поможет.
В конце концов они нашли тот самый дом, прошли по дорожке к двери и позвонили. После второго звонка наверху зажегся свет, из открывшегося окна послышался голос Вилли:
– Кто там?
Она не стала сердиться. Приготовила им горячий тодди
[11], заставила Зоуи снять туфли и изодранные чулки и дала ей шлепанцы. Уступила им свою постель и сказала, что сама поспит в комнате Лидии.
– Надеюсь, ваш званый ужин того стоил, – в какой-то момент обронила она, и Зоуи ответила: «О нет, он вышел довольно скучным». Вилли принесла Зоуи ночную рубашку и многозначительным тоном извинилась за то, что в доме нет ни единой пижамы.
Спальня Вилли оказалась очень холодным и пустым, неуютным местом, но они забрались в постель с чувством облегчения. Руперт подумал о том, как было бы трудно сегодня вечером с прежней Зоуи и как стойко держится она теперь, и в порыве чувств привлек ее к себе. Она сразу вздрогнула.
– Просто приласкаться, – пояснил он и вдруг понял, что надежды нет.
– Да это из-за пяток. Ты задел их, а у меня гигантские волдыри на обеих. Даже не волдыри – они стерты до мяса.
– Ох, милая! Ты же ни разу даже не пожаловалась. Умница, смелая девочка.
– Умница – вряд ли, а смелая – это да, немножко. Идти дальше я бы не смогла. – Она положила голову ему на плечо и приподнялась так, чтобы он смог просунуть под нее руку. – Ладно, все уже позади. – И она сказала: – Наверное, настоящие приключения обычно такие же, да? Выматывающие и нудные одновременно…
– И вспоминать о них лучше спустя некоторое время, – закончил он. В наступившей тишине он подумал, что это неправда, порой верно обратное.
– Ну, не знаю, – сказала она. – Думаю, это не всегда верно.
– Во всем так.
– Как «так»?
– Не всегда верно. Разговору конец. Теперь спим.
Она зевнула с негромким пронзительным вскликом, повернулась на бок, и через несколько минут он понял, что она уже спит.
«Кое-что все же меняется к лучшему», – думал он.
На следующее утро туман, хоть и не рассеялся полностью, был уже не таким густым: ходили автобусы, машины сновали с включенными фарами, попадались пешеходы, завязавшие шарфами рты. Руперт отправил Зоуи домой на такси, забрал машину и потащился заниматься делами: визитом к дантисту, встречей с двумя архитекторами, неспособными прийти к единому мнению, поездкой в гараж по поводу замены задних фар, обедом с двумя братьями – владельцами одной из крупнейших строительных компаний страны. Братья постоянно говорили «мы» и никогда не возражали друг другу. «Не то что мы», – хмуро подумал он. Он-то ладил с Эдвардом и Хью – это Эдвард и Хью не ладили друг с другом. И постоянно спрашивали его мнение, хотя оба хотели только одного: перетащить его каждый на свою сторону.
Наконец добравшись до конторы – с опозданием из-за машины, – он узнал, что его секретаря свалил грипп. После встречи с архитекторами ему требовалось надиктовать отчет, пока факты еще были свежи в памяти, поэтому он позвонил Хью с вопросом, нельзя ли на время привлечь к работе его секретаря. Хью согласился – через полчаса.
Руперт занимал прежний кабинет Эдварда, в котором ничего не поменял, так как в предыдущем его кабинете почти не было личных вещей. Как будто даже себе он не признавался в том, что считает это место работы лишь временным. Но нет, конечно: ему надо еще дать образование Джулс, не говоря уже о Невилле, которому предстоит поступление в университет. И о Зоуи, разумеется. Он ненадолго задался вопросом, действительно ли вся жизнь родителей состоит из отказов от собственных желаний во имя действий, необходимых, чтобы вырастить детей, которые тоже будут растить детей, жертвуя своими желаниями. К тому времени как он выйдет в отставку, он будет уже слишком стар, чтобы рисовать – разве что в качестве хобби, ради развлечения. Он завидовал Арчи, свободному от обязательств и, похоже, не сознающему, как крупно ему повезло. И понимал, что эти мысли всплыли на поверхность главным образом от недосыпа, а в такой день об Арчи лучше вообще не вспоминать: что бы он ни думал об Арчи, при следующей встрече с ним и без того постоянная неловкость становилась острее.
Поэтому он только порадовался, когда тихий стук в дверь отвлек его и вошла секретарь Хью. Она была миниатюрной – настолько, что это ее свойство, должно быть, первым замечал каждый встречный. Очень светлые, абсолютно прямые и коротко подстриженные волосы с челкой придавали ей вид мальчика-пажа.
