– Диковата малость, – сказал Руп, – зато ее слышно издалека, так что, полагаю, любой при желании избежит встречи.
– Но не Тедди, – возразил он.
– Не Тедди. – И оба посмотрели в ту сторону, где Тедди, отпустивший усишки, с явным успехом пытался подражать своему отцу.
Арчи заметил, как очарователен Эдвард со своей новой снохой и как она очарована им. Если ему и не нравилось в ней что-то, он не подавал виду и, как обычно, безупречно играл роль радушного хозяина.
Убедившись, что пробыл в гостях столько, сколько требовали приличия, Арчи тихонько ушел. Перед уходом он спросил девушек, не подвезти ли их до дома, и Полли согласилась, а Клэри отказалась. В конце концов и Полли передумала и сказала, что подождет Клэри. Он доковылял до Эбби-роуд, где поймал такси, вернулся домой, принял горячую ванну и порцию виски для профилактики простуды или что там у него начиналось. И только успел заснуть, как позвонила Вилли.
Она открыла ему дверь, не успел он подойти к ней. В холле было темно. Не говоря ни слова, она провела его в гостиную, еще замусоренную после вечеринки. На столе, где она сервировала угощение, высились стопки грязных тарелок и батарея использованных винных бокалов, переполненные пепельницы были пристроены на подлокотниках кресел и журнальных столиках. Огонь в камине еще горел – его развели недавно, – и торшеры с их довольно темными дымчатыми абажурами как попало отбрасывали лужицы масляно-желтого света на эту картину беспорядка.
Она закрыла дверь и приложила палец к губам.
– Только бы не разбудить мисс Миллимент, – сказала она, жестом предложив ему сначала сесть – «я же знаю, вы не любите стоять» – потом выпить и сигарету. А когда он отказался от двух последних предложений, заговорила: – Как хорошо, что вы приехали. – Она улыбнулась, а его передернуло от неловкости. – Вы об этом знали?
Она отошла к столу с бутылками и говорила через плечо.
– Нет. – В такси он решил, что, с ее точки зрения, он никак не мог знать, и, в сущности, действительно не знал. – Может быть, вам лучше сесть и рассказать мне обо всем?
– Сейчас, только налью вам выпить.
Она вернулась со стаканом виски и сифоном.
– Вы, наверное, захотите добавить содовой. – Еще одна ужасная натужная улыбка. Она предложила ему сигарету из палисандрового портсигара, и он снова отказался.
Вдруг она резким движением села в кресло напротив него – будто упала – и впилась в него страдальческим взглядом.
– Не могу поверить. Это какой-то страшный сон… кошмар! Когда все разошлись, он сказал, что хочет поговорить со мной. Откуда же я знала! – Она горько рассмеялась.
С белыми волосами, темными бровями и лицом, непривычно одутловатым от слез, она казалась злой куклой. Он уже было посочувствовал ей, как вдруг ее лицо снова исказила улыбка, она объявила:
– Моя жизнь погублена. Мой брак – фарс!
И его жалость скукожилась, прежде чем он успел помешать ей.
– Но почему?.. – начал он, а она перебила:
– Да потому, что какая-то чертова вымогательница вонзила в него когти и не отпускает! Прямо как истребитель – так я и буду называть ее, Истребитель! И все это годами творилось у меня за спиной! Весь наш брак был не чем иным, как ложью и притворством с его стороны! Должно быть, весь Лондон был в курсе, а я узнала последней. Ужасное унижение! В моей жизни никогда не было никого другого, ради него я отдала бы что угодно – всё! Я занималась его домом, растила его детей, а теперь он выбрасывает меня вон, как старую метлу. Этот дом он купил просто для того, чтобы бросить меня в нем. И теперь я до конца своих дней буду одна…
Это было далеко не все, что она наговорила, некоторые вещи она повторила по многу раз. Она то называла положение совершенно безнадежным, то высказывала твердую убежденность в том, что Эдвард, конечно, передумает. Она понятия не имела, сумеет ли простить его, но ей, само собой, придется. Хоть бы до него дошло, что он не имеет права вот так взять и бросить ее! Может, кто-нибудь сумеет объяснить этой негодяйке, что поступать так, как она, просто нельзя. Кажется, Диане – так ее зовут. Однажды она виделась с ней: Эдвард приводил ее к ним еще на Лэнсдаун-роуд, когда не ожидал застать там Вилли. Ей тошно даже думать о том, как они, должно быть, смеялись, чудом избежав разоблачения. Но что могло вдруг подтолкнуть его к такому решению? Может быть, у Арчи есть предположения – хоть какие-нибудь?
Предположения, имевшиеся у него, лучше было оставить при себе, поэтому он просто покачал головой (начиная радоваться, что согласился на виски). Он совсем растерялся: чувствовал, как она потрясена, но ее гнев и горечь так ошеломляли, что ни для сочувствия, ни для других чувств, столь же простых, как ее несчастье, просто не оставалось места. Она бушевала – казалось, несколько часов подряд, – то возвращаясь все к той же ситуации, то на время забывая о ней, пока наконец не выдохлась – временно.
– Мне так жаль, – наконец выговорил он, подавшись вперед, чтобы прикурить ей пятую или шестую сигарету.
– А дети? – встрепенулась она. – Господи, что я им скажу? Тедди и этой неприятной особе, на которой он женился. Слава богу, Лидия в школе. А Роли еще слишком мал, чтобы понять. Луизе, наверное, все равно, но бедный малыш Роли – без отца! Пусть даже не мечтает, что я подпущу Роли к этой женщине!
В недолгой тишине было слышно, как сквозь решетку с треском провалился уголек.
– Я отказалась потакать Эдварду, – произнесла она, впервые за все время просто с грустью. – И жалеть об этом нет смысла, потому что я в любом случае слишком стара. Уже слишком поздно что-либо менять в этом отношении.
Он знал, что ей пятьдесят – в январе у Хью отмечали ее день рождения.
– Как вы думаете, что мне делать?
– Думаю, сначала вам надо отдохнуть и только потом все обдумать.
– Даже представить себе не могу, как поднимусь туда, в нашу комнату!
Каким облегчением было посочувствовать ей, пусть даже всего на секунду. Он ответил, что и не надо: она могла бы лечь здесь, на диване, а он заново разведет огонь и укроет ее шалью, лежащей на рояле. И приготовит ей выпить горячего, пообещал он, – нет, он сам, у него талант разыскивать все необходимое… Он уложил ее на диван; ее отечность спала, лицо стало худым, осунулось от усталости. Но пока он укрывал ее, она взглянула ему в лицо и с комичной бравадой, от которой его покоробило, произнесла: «Ну и ладно. Даже через сто лет ничего не изменится». Он промолчал. Укутав ее шалью, он встал на колени, чтобы развести огонь – в комнате быстро холодало. Она лежала тихо, и когда он тяжело поднялся и обернулся к ней, ему показалось, что она уснула. «На всякий случай лучше все равно приготовить чай», – подумал он и осторожно направился к двери. Но едва открыл ее, как она подала голос:
– Арчи! Вы ведь поговорите с Эдвардом? Попробуете убедить его?..
– Сделаю все, что смогу, – ответил он. А что еще ему оставалось?
