Вернуться домой она не могла, потому что дома у нее больше не было. Она знала: даже если мать перестанет злиться на нее за то, что она знала об уходе отца и молчала, она не вынесет жизни в мрачной и подавленной атмосфере ее особняка. Но теперь, когда отец переселился к Диане, которая, кажется, была настроена к ней дружелюбно, она могла бы проведать их и спросить совета, чем, по их мнению, ей можно заняться. «Может, отец оплатит мое обучение на курсах машинисток, – подумала она. – Если я их закончу, значит, смогу найти хоть какую-то работу».
Она позвонила отцу домой, трубку взяла Диана.
– Боюсь, не получится, – ответила она на просьбу позвать его к телефону. – Он рано лег в постель. Ему нездоровится.
– Что с ним?
– Перенес сложную операцию из-за аппендицита. Только вчера вернулся из частной лечебницы.
– Бедный папа! Можно мне приехать проведать его?
– Лучше не сейчас. Ему в самом деле очень худо, и я не пускаю к нему гостей.
Она пообещала позвонить на следующий день, что и сделала. Диана опять отказала ей. После двух дней отказов Луиза позвонила в контору дяде Руперту.
– Ему пришлось очень тяжко, он еле выкарабкался. Разрыв аппендикса… кошмар… бедняга. Это случилось во время твоего отъезда, иначе, думаю, Диана сообщила бы тебе.
– Она, похоже, не хочет, чтобы я приехала проведать его.
– Ну, она, наверное, просто боится, как бы он не переутомился. – И он добавил: – На твоем месте я взял бы и приехал. Сиделка говорила, он спрашивал о тебе. Повторял: «А моя дочь дома?», а сиделка даже не знала, что у него есть дочь, пока экономка не сказала. Так что, видимо, тебе следует просто съездить к нему.
Она приехала днем, достаточно поздно, чтобы дать ему выспаться, и привезла ему букет белой сирени и желтых ирисов. Когда она выбирала его, у нее возникло чувство, что теперь покупать цветы ей долго не доведется, так что можно не мелочиться.
Экономка сообщила, что мистер Казалет отдыхает, а мадам нет дома.
– Я пришла проведать своего отца.
– О, как он будет рад!
Он полусидел в просторной постели, обложенный подушками, и не спал. Рядом лежала раскрытая книга, но непохоже было, чтобы он ее читал. Луизе он, кажется, очень обрадовался.
Экономка предложила принести им чаю.
– А почему бы и нет? – отозвался он. – Ты ведь не откажешься, дорогая? Как же приятно видеть тебя!
Она села на стул у постели. Он так похудел, что глаза стали казаться особенно большими на лице, которое в остальном будто сжалось.
– Я знал, что ты уезжала в Америку, – сказал он, – потому что Диана передала мне, что ты звонила, но я понятия не имел, когда ты вернешься.
Она отчетливо помнила, как сказала Диане, что уезжает на четыре недели, но промолчала.
– В любом случае ты здесь, – продолжал он, – и это замечательно.
Он протянул руку, она взялась за нее.
– Я не знала, что ты болен, иначе приехала бы, как только вернулась.
Отец слегка пожал ей пальцы: он казался очень ослабевшим.
– Конечно, приехала бы, я точно знаю.
Помолчав, он произнес:
– Я ведь еле выкарабкался. Сказать по правде, я уж думал, что у меня рак, потому и тянул с визитом к врачу, хотя чувствовал себя паршиво. Так что это я виноват.
– Бедный папа.
– И знаешь, – он поерзал, садясь повыше, что явно причинило ему боль, – после операции, когда меня накачали зверски сильными обезболивающими, ночная сиделка, – она прямо молодчина, – сказала, что я все твердил, что надо почистить мои медали, ведь сам король придет ко мне на чай! Пришлось ей сказать, что она отдала их в чистку, потому что откуда же им взяться в больнице – конечно же, они остались здесь, дома. Забавно, что лезет в голову в такие моменты, да? – На его лице появилось трогательное, мальчишеское выражение, которого она никогда раньше не видела.
– Да. Видимо, где-то в глубине души ты хотел, чтобы он выпил с тобой чаю.
– Чтобы поблагодарить меня, – подхватил он. – За весь ужас, который тогда случился, – ну, знаешь, за короля и отечество. Не было никакой возможности хоть что-то исправить.
– Ты про войну?
– Вот что я тебе скажу: мне приходилось стрелять в людей. Не во врагов – в наших ребят. Выходить среди ночи и пускать в них пули. Избавлять их от мучений. Никогда и никому не говорил об этом, даже Хью. – Он не сводил с нее пристального взгляда. – Может, и не стоило об этом заговаривать. Не хотел тебя расстраивать. Этого я хочу меньше, чем чего бы то ни было.
– Я не расстроилась, – ответила она. – Хорошо, что ты мне рассказал. Принести тебе медали? Хочешь посмотреть их?
– Они вон в том ящике, – указал он.
Там было три коробочки: две высокие квадратные и одна длинная узкая.
– Это просто чтобы прикалывать к вечернему костюму. – Он отложил длинную коробочку. – А здесь настоящие.
Щелкнув застежкой, он открыл одну: на засаленном и потертом синем бархате лежал Военный крест с белой эмалью и золотом.
– А вот планка, – сказал он. – Как видишь, меня награждали им дважды.
– Тебя, кажется, представляли к Кресту Виктории?
– Вместо него дали вот этот.
Их прервали доносящиеся с лестницы голоса Дианы и экономки.
– Забери их, – сказал он. – Я правда хочу, чтобы они были у тебя. Я не смогу оставить тебе ничего. Клади их к себе в сумку. Скорее!
Она сделала, как он просил. Его стремление сделать это тайно поразило ее.
Дверь распахнулась, вошла Диана с подносом.
Чаепитие прошло натянуто. Во время него до Луизы наконец дошло, что Диана на самом деле относится к ней неприязненно – ревнует? осуждает? – она не знала. Но гораздо хуже была ощутимая нервозность отца, его желание угодить Диане или хотя бы задобрить ее. Он то и дело повторял, какая Диана замечательная, сколько сделала для него; о том, как он заболел и его увезли на «Скорой», они рассказывали вдвоем, как и о том, что летнюю поездку во Францию придется отложить, что не на шутку расстраивало отца – ведь Диане нужен заслуженный отдых, а сама Диана лишь отмахивалась, как ни странно, напомнив этим Луизе ее мать.
Визит не затянулся: как только чай был выпит, Диана объявила, что пациента пора оставить в покое.
– Отдохни немного, дорогой, почитай, а я провожу Луизу.
Он перевел взгляд на раскрытую книгу, лежащую вверх обложкой на постели: «История судьи» Чарльза Моргана.
– Боюсь, слишком заумно для меня, – сказал он. – Вряд ли я сквозь нее продерусь. Пожалуй, лучше прикорну на минутку.
– Приходи еще, ладно? – попросил он, когда она под взглядом Дианы наклонилась поцеловать его. Выпрямляясь, она встретилась с его умоляющим взглядом: вид у него был изможденный. – Две мои любимицы, – неловко произнес он тоном, предназначенным для них обеих. У нее в горле разбух ком. Когда она, уже в дверях спальни, оглянулась на него, он поймал ее взгляд, приложил палец к губам и попытался послать ей воздушный поцелуй.
