– Почему ты так хочешь туда?
– Отчасти из-за труб. Мне говорили, на таких торжествах обычно великолепные трубы – так сказал человек, который учит меня играть на трубе, – и отчасти из-за всех этих нарядов – ну, знаешь, меха, бархата, особых корон. У меня, наверное, жажда впечатлений, которые недосягаемы, – те, которые я могу заполучить, обычно слишком нудные и не стоят даже упоминания.
– Ты уже знаешь, что тебе хочется делать?
– Делать? Ничего не хочется. Ну, хочется в университет, если выйдет, потому что это хоть какая-то отсрочка от жуткой армии, а к тому времени, как я закончу Кембридж, или куда я там поступлю, может, армию вообще отменят. Квентин считает, что шансы есть. Саймон ненавидит службу. Он в ВВС и говорит, в бане офицеры ходят нагишом.
Он снял пижамную куртку – под ней была нижняя рубашка.
– Она свалила с телефона, а я сваливаю на работу. Не подкинешь шесть пенсов на автобус? Денег нет вообще.
– Ты не меняешься, – сказала она, давая ему шестипенсовик. – Во всяком случае, когда речь о деньгах.
– Не меняюсь – не вижу необходимости. А наличности мне всю жизнь не хватает.
– Опять побираешься. – Полли бесшумно спустилась по лестнице и наклонилась, чтобы поцеловать Луизу. – Будь у него хоть малейший шанс, он попросил бы на автобусный билет у меня, а сам купил бы какой-нибудь еды.
– Совершенно верно. Меня все знают. – Он вдруг сверкнул улыбкой ослепительного обаяния, небрежно кинул на пол пижамную куртку и вышел.
– Пойдем наверх. Извини, у меня был телефонный разговор.
Она была прелестна как никогда, даже в самом старом из своих свитеров – синем, с голубой штопкой на локтях, и с перехваченными мятой лентой из синего бархата волосами с медным отблеском. Весь вечер она сияла, будто излучала переполняющий ее солнечный свет.
– Я ни малейшего понятия не имела, что можно чувствовать себя вот так, – призналась она, – как будто теперь вся моя жизнь будет волшебным приключением. Я так счастлива, что встретилась с ним, а ведь мы чуть было не разминулись.
В какой-то момент Луиза спросила Полли, уверена ли она, то есть абсолютно ли она уверена, и та безмятежно ответила:
– О да. Мы оба уверены. Мы оба чувствуем одно и то же.
Она показала свои наряды.
– А лучше всего, только у меня его пока нет, – мой наряд в стиле «нью-лук» для отъезда после свадьбы. Кто-то ввел этот стиль в моду в Париже. Это полная противоположность всей унылой практичной одежде: широкая пышная юбка, обтянутая талия и чудесные округлые плечи. У меня такой будет из очень тонкого сукна – зеленовато-синего с отливом и отделкой черной тесьмой на жакете. Обязательно закажи себе такой, Луиза, он идеально подойдет тебе.
Позднее она сказала:
– Тебе случалось чувствовать себя рядом с кем-нибудь и радостно, и совершенно непринужденно? Вот так у меня с Джералдом. – И она добавила почти застенчиво: – У тебя было так же? После помолвки?
– Не помню. Кажется, да. Не знаю.
– Расскажи мне про Нью-Йорк. Там хорошо?
Она попыталась вспомнить, каково там было, и не смогла.
– Там… разумеется, там все совершенно по-другому. Все сверкает чистотой, блестит, еды полно, в магазинах всего навалом. – Отвечая, она с зарождающейся паникой обнаружила, что весь этот период не оставил в памяти заметного следа, казался теперь таким же тусклым и неправдоподобным, как давний сон, в котором не было ничего запоминающегося, из событий не вытекало никакого смысла, и все люди оставались толпой безликих фигур с одинаковыми голосами. Там прошло почти четыре недели ее жизни, прошло совсем недавно, но у нее не осталось от них ничего.
– Я тебе кое-что привезла, – сказала она – или подумала, что говорит, так как ее осенила ужасная догадка, что, возможно, ее временами просто не существует. Потом она вспомнила черепашек, карикатурно раскрашенных желтой и зеленой краской, с их глазками, как крошечные черные бусинки, и сморщенными головками, которые они прятали в страхе, стоило взять их в руки, но медленно показывали снова, когда она осторожно почесывала нижнюю пластину панциря, а они в это время мелко и плавно, как под водой, загребали передними округлыми ластами и задними короткими ножками, вспомнила, какими красивыми их панцири становились, когда она смывала краску, и ей удалось рассказать об этом Полли.
– Стоят они всего пять центов, – сказала она, – две на десять, так что я накупила их множество.
– И что ты с ними сделала?
– Отнесла в Лондонский зоопарк, только четырех оставила для Себастьяна. Но он ими почти не интересуется.
Полли сказала, что у Джералда есть озеро – оно все в ряске и вообще грязноватое, но если черепахи родом из Северной Америки, наверное, им и норфолкское озеро подойдет. Так что если Луизе они наскучат, она в любое время сможет о них позаботиться.
Подаркам Полли обрадовалась. Они поговорили о Клэри, которая, по словам Полли, жила отшельницей в каком-то коттедже, найденном для нее Арчи.
– Она разлюбила бывать здесь, – сказала Полли. – Слишком много напоминаний о плохом.
– Она по-прежнему несчастна из-за того человека, на которого работала?
– Не знаю. Но ты же помнишь, какая цельная натура Клэри. Если она любит кого-то, то по-настоящему любит.
«Не то что я», – подумала Луиза.
Перед самым уходом она спросила:
– Теперь, когда Клэри здесь не живет, тебе приходится вносить арендную плату самой?
– Нет. Дядя Руп очень любезно платит долю Клэри, потому что Невилл постоянно приезжает сюда.
– Так сколько же платишь ты?
– Половину. Семьдесят пять фунтов в год. Вообще-то это довольно дешево, потому что в подвале готовят к продаже птицу. Пахнет иногда довольно сильно.
Возвращаясь домой в такси, Луиза поняла, что не имеет ни малейшего представления о том, дорого это – платить за жилье семьдесят пять фунтов (или сто пятьдесят, если за квартиру в целом) – или нет. «Надо бы и мне зарабатывать, – думала она, – во всяком случае, регулярно, а не перебиваться случайными заработками на радио, потому что на них даже жилье не снимешь, не говоря уже об остальном!» Тем же вечером она попыталась составить список этого «остального». Газ, электричество, телефон (хотя она полагала, что могла бы обойтись и без него), автобусные билеты, стирка постельного белья в прачечной. Одежды у нее столько, что хватит на несколько жизней, но ведь туфли приходится носить в починку (она загордилась тем, что вспомнила об этом), да еще покупать всякую всячину – электрические лампочки, туалетную бумагу, «Люкс» для стирки ее одежды, зубную пасту, «тампаксы», косметику… Жаль, что она не спросила у Полли, сколько она зарабатывает; потом ей вспомнилось, что дядя Хью назначил ей содержание, сотню фунтов в год, так что, сколько бы ни платили Полли, ей, Луизе, придется зарабатывать на сотню больше…
