– Здоров, Тимур. Как у нас?
Ввалившийся в комнату Тимур аккуратно поставил на пол две тяжелые коробки с бумагами, поздоровался с мужчинами за руку, Оксане кивнул и сообщил, что все нормуль, можем хоть сейчас народ принимать – вон столы, стулья, кулеры, чай-кофе, кофеварка, рожковая итальянская, между прочим, – а уж к четырнадцати ноль-ноль, когда официальное открытие, тем более.
– На четырнадцать все-таки поставил, – сказал Салтыков с неудовольствием. – Нет бы завтра. Данил Юрьевич еще осмотреться не успел.
– Было бы чего смотреть, раньше сядем – раньше выйдем, – успокоил его Даниил, а Тимур объяснил:
– Да там толпа уже на сегодня набежала, человечек из гордумы особенно рвался, пришлось его на два и записать. Плюс какие-то с района, хотели толпой, передумали, короче, активиста к трем пришлют.
– Что за человечек? Зачем активист только, чего ото всех отказался? – одновременно спросили Оксана и Салтыков.
– Да они сами решили одного пока, – пояснил Тимур и заглянул в телефон. – А человечек – Бехтин такой, Владимир Анатольевич.
– О-о, – сказала Оксана и пояснила Салтыкову под ухмылку Даниила: – Это главная наша шлюха. Был демократом, потом, как его, лужковская партия, теперь преданный единоросс, всегда на шаг впереди.
Салтыков кивнул и уточнил:
– С Балясниковым он как был?
– Лобызал в гланды, мы через него основные проекты заводили. Отрекся первым, конечно.
– Нормально. А заводили-то как, успешно?
Оксана кивнула.
– Нужный человек, – подытожил Салтыков. – Прайс, я так понимаю, у него гибкий? Отлично. Данил Юрьевич, пообщаешься с будущим коллегой?
– Куда деваться, – сказал Даниил, не переставая ухмыляться. – Бывшим и будущим. Ты его, кстати, можешь помнить – его Саакянц поначалу двигал. Ну Вова его вообще быстро кинул.
Салтыков нахмурился на миг и сказал:
– Не. До меня, видимо, было. Я обычно таких полезных не забываю. Кстати, про Пенсионный фонд, хорошая идея – отдать его на нормальное что-нибудь.
– В смысле?
– Насчет Пенсионного фонда и Сбера что сказал – реально символы же. В любом Мухосранске, какими бы убитыми они ни были, есть два навороченных особняка: Пээф и Сбербанк.
– У нас понторылые малость, но не то чтобы навороченные, – сказал Даниил. – А «отдать на нормальное» – это на что?
– На дом детского творчества, например. Вписать в программу, народу такое нравится.
– Какого детского? Все детей вывозят куда подальше, пока болезней не нахватали, а мы будем за особняк для них рубиться?
– Что значит «рубиться». Мы же не всерьез, чисто идея, а потом…
– Кинем всех? – догадалась Оксана.
– Оксана Викторовна, – сказал Салтыков с выражением. – В пээф дыра, им на особняки денег не хватает, а ментам и военным через них по-любому платить – кто у них что отберет?
– Тогда зачем врать об этом? – спросил Даниил.
Салтыков вздохнул.
– Начинается. Ладно-ладно, хрень сказал, отзываю, прошу прощения. Только, блин, опасный это подход, дорогие коллеги, – «на хрен что-то начинать делать, если закончить не позволят».
– Согласен, – сказал Даниил, собираясь развить мысль, но Салтыков продолжил:
– А еще опасней подход «все плохо, чего ж дергаться». Да, плохо, да, воняет, да, детей вывозят, но что теперь, сдохнуть, что ли?
– Надо со свалкой решить. Это главная задача. И единственная. Пока ее не решим, никаких других быть не может.
– А стоит это так откровенно знаменем делать? – спросил Тимур осторожно. – Можем не попасть, все-таки мусорная тема – прошлогодний тренд, а они каждый год меняются: гастарбайтеры, Украина, «синие киты», ЕГЭ, пенсионная реформа. К осени новый возникнет, какая-нибудь китайская угроза, а мы со свалкой – и мимо.
Тимур обнаружил, что Даниил и Оксана смотрят на него с одинаковым выражением лица, сбился, но все-таки продолжил:
– Ну да, здесь это раньше началось и кончится, боюсь, позже. Но опять не срастется что-то, как у Балясникова, – и все, мы сразу и хромая утка, и мишень, и списанный материал, раз то, с чем шли, не сделали, а ни варианта бэ, ни цели бэ у нас нету.
– А у кого-то здесь какое-то бэ возможно? И как это само кончится или вытеснится? Давай, попробуй придумать. Только на улицу выйди, чтобы лучше думалось. Нет у нас задачи важнее, тупо нет. Мы проект одного решения. Я так считаю. Вы – нет?
Даниил, похоже, завелся. Салтыков переглянулся с Тимуром, тот кивнул, пробормотал что-то про бумаги и убежал. Салтыков сказал:
– В принципе, да, одного и главного, все и затеяно, чтобы ты мог это решение принять. Но оно, как это, третьим будет. И первые два, к сожалению, не наши, хотя зависят от наших действий непосредственно. Данил, две небольших цифры, вернее, два числа – пять тысяч восемьсот двадцать и одиннадцать. Надо, чтобы большинство пришедших восьмого сентября на выборы за тебя проголосовало, трех тысяч за глаза, и чтобы потом все одиннадцать депутатов утвердили тебя, двенадцатого, главой. И раз, как это, по единичке от каждого числа сюда сегодня подорвались – это, я считаю, знак. Хороший.
Салтыков пару секунд подождал возражений и, не дождавшись, вернулся к роли гида:
– Здесь и встретитесь, это как раз приемная, в том числе для бесед с гражданами. Твой кабинет дальше по коридору. С той стороны – мы, оргтехника всякая, волонтеры, если понадобятся, склад материалов и так далее.
– А ручка-то где? – спросил Даниил, посмотрев на дверь в свой кабинет.
– С твоей стороны только. Тебе ж не надо, чтобы ломился кто хочет? Вдруг ты занят чем интимным.
Салтыков поймал взгляд Даниила и поспешно добавил:
– Или в туалете.
– Что, туалет свой? – изумился Даниил.
– Ха, – сказал Салтыков. – Принимай хозяйство.
Кроме туалета к кабинету был пристегнут душ, а также комнатка отдыха с диваном, платяным шкафом, шикарным холодильником и небольшим обеденным столом.
– Сантехника японская, мебель корейская, холодильник шведский, вход только от тебя, окна тут тоже зеркальные, не открываются, климат-контроль на три кондиционера с ультраочисткой, фильтр только что заменили, – пояснил Салтыков.
– Серьезно, – согласился Даниил, бродя по владениям. – Эдак я ж отсюда могу до осени не выходить, если что. Кто тут раньше снимал-то?
– Да никто. По городу делали несколько таких точек под папиков из компании Гусака, владельцы этого бизнес-центра здесь и на Калинина, конкуренты, говорят, тоже пытались, поэтому эти из кожи вон просто лезли. Сортир глянь – он сам жопу моет и сушит потом, честно.
– Божечки, – сказал Даниил. – Вот Гусак и свалил: пошел посрать, а ему в жопу дуют.
