Устроить Сашу в садик оказалось невозможно. Для присмотра за внучкой из Миасса выписали Данину маму. Сжились и притерлись, хоть и не без заусенчиков.
Лиля Васильевна оказалась чудесной женщиной. Назвать ее мамой Лена поначалу не смогла – искренне считала, что не выговаривает это слово после восемьдесят девятого года, и даже пытаться не должна, – а потом уже поздно было. А жалко. Думала Лена о Лиль Васильне как о маме, и та чувствовала, наверное, и смущалась этого, – хотя даже Даня не чувствовал.
Дане был не до того: проект Минобороны быстро стал проектом корпорации какого-то развития, а потом просто долгостроем без финансирования, который ни завершить, ни бросить. Саакянц резонно рассудил, что без городской поддержки здесь не обойтись, а лучшую поддержку обеспечивают не столько мохнатые, сколько собственные лапы, – и двинул во власть нескольких доверенных лиц. В том числе Даню.
Лена сперва опять испугалась, а потом закусила губу, села считать плюсы и минусы, на пункте «обслуживание по бывшему горкомовскому разряду во всех муниципальных учреждениях, в т. ч. поликлиники, детсады и школы, для всей семьи» отодвинула листочек с «за» и «против» и сказала: «Даня, надо соглашаться».
Согласиться было мало, надо было побеждать.
Даня победил. Единственный из «банды Саакянца».
Дане это стоило первой седины. Чего это стоило Лене, не знал никто, а сама Лена постаралась поскорее забыть – хотя еще полгода ей снились перепасы компроматов и блестящие завитки очередной интриги, призванной дистанцировать Даню и от Саакянца, и от унылых функционеров, на которых Саакянц и его блестящие политтехнологи во главе с Герой Салтыковым делали основную ставку. Даню они рассматривали как технического кандидата и русопятого мальчика для глажки и битья. Лена знала, что Даня должен победить. И сделала для его победы все.
Отдельными идеями Лена даже гордилась. Например, рекламой на проводном радио, которое всерьез не воспринимал никто, но которое еще бормотало на кухне всех пенсионеров, самых активных вообще-то избирателей: тексты роликов под эту аудиторию Лена переписывала три ночи подряд. Или акцией «Мобилизация 1+3»: в ее рамках каждый активист и волонтер привел на участок трех родственников или знакомых – да, пришлось уговаривать всех раз за разом, вместе и поврозь, но оно того стоило.
Некоторых ходов Лена стеснялась – вроде длинных невинных соцопросов, по итогам которых респондент вдруг понимал, что, кроме Митрофанова, голосовать-то ему и не за кого. Или старательно придуманных нелепых концовок, которыми штаб Дани ночами украшал предвыборные плакаты ключевых конкурентов: к «Держит слово» дописывали «Губит дело», к «Сделаем Чупов сильным» – «За ваш счет». Ради конспирации уродовались, конечно, и лозунги Дани, но подчеркнуто несмешным и незапоминающимся образом.
Были и совсем стыдные вещи, вроде обклеивания припаркованных на ночь машин листовками в поддержку кандидата «Против всех», ставшего основной угрозой на финише кампании, или нагнетания слухов о том, что Даня – неугодный властям кандидат, ему обрубили рекламу и запретили проводить встречи с избирателями. Доверенные лица доходчиво объясняли это всем желающим, желающие разносили тревожную весть по всему району, так что на следующий день весь район встречал сочувственными объятиями Даню, который лично звонил в двери хрущевок, подсаживался на лавочки к старушкам во дворах или случайно оказывался центром внимания у касс «Корзинки».
Даня сразу запретил грязные приемы, так что ни Лена, ни Салтыков, быстро проникшийся к ней вроде бы искренним уважением, с кандидатом не согласовывали почти ничего. А потом Лена предпочла забыть все: кампанию, интриги, слоганы, дописывание компроматов, злобный кураж и слепящую ярость от очередной мерзости, которую конкуренты вылили на любимого мужа – и которая требует сокрушительного ответа.
И забыла. С трудом, но, кажется, навсегда. И вернулась к прежней размеренной жизни специалиста по закупкам, молодой счастливой матери, а теперь еще и депутатской жены.
Депутатские плюсы поначалу работали и даже возгонялись. Садик, остромодная секция художественной гимнастики, нормальные поликлиники, лучшая школа города, музыкалка, бесплатные елки, спектакли и концерты, ну и Дане премии, подарки со всех сторон и служебная квартира – от которой, правда, Митрофановы отказались, решили вместо убитой двушки дождаться трешки в строящемся доме, к тому же с перспективой приватизации. От подарков Даня тоже отказывался: шутил, что так дешево не продается, а настоящую цену пока не предлагают.
Он быстро наработал репутацию по-настоящему независимого депутата, чуть ли не единственного в корпусе, причем даже Саакянц после пары неприятных разговоров и по итогам нескольких досадных ситуаций смирился с тем, что Даня не его собственность, но равноудаленность бывшего сотрудника и его упоротость по букве и духу закона в итоге гораздо выгодней Саакянцу, чем сервильность и прогиб под заказчика.
Город помог «Чуповстрою» завершить фактическую заброшенку, получив новый квартал на пару сотен тысяч квадратов, а Саакянц не только уцелел, но и вышел во вторые по величине застройщики региона.
Даня набрал авторитет, стал зампредом земельного комитета горсовета, потом, когда глава комитета, по совместительству вице-спикер, ушел в вице-мэры, Даня пересел в кресло комитетского начальника, но вице-спикерства ему не дали, пообещав попозже сделать спикером, стоящим над судорожной схваткой нескольких партий власти. Лена сразу сказала, что так не бывает, и оказалась права: одни быстро съели других, поставили во главе горсовета послушного партийного дурачка и начали тихую зачистку окружающего пространства. Даня под зачистку попадал всяко, ибо так и не начал, как советовали, брать деньги от особенно остро желающих с ними расстаться, отгружая положенную десятину наверх. Лена его понимала: из земельного комитета чаще, чем на повышение, уходили в следственный изолятор. Но собаку на сене новое начальство терпеть не хотело.
За полгода до завершения полномочий Даня принял первое же приглашение о новой работе: Саакянца, естественно. Тот как раз задумал построить торговый квартал с крытым рынком, гигантским ТРЦ и кучей кафе на месте умершего совхоза, а потом соединить эту территорию с городом парой новых кварталов. От совхоза к тому времени оставались раздолбанные теплицы, переходящие в стихийную свалку.
Под реализацию мегапроекта Саакянц и пригласил Даню – замом с огромными полномочиями. Даня успел разработать поэтапный план и даже согласовал в мэрии его первую треть – а потом мировой кризис доехал до России и для первой остановки выбрал перекредитованную компанию Саакянца. Через полгода от нее остались заброшенный офис, заплеванные руины, несколько котлованов и потихоньку растущая свалка. Потом все активы отжал Сарасовский трест, обеспечив, как с удовлетворением сказал тогдашний глава Чупова, историческую преемственность. Страшно постаревший Саакянц уехал в соседнюю область и устроился в карманную фирму племянника, рулившего кадастровой палатой. А Даня оказался на улице с непонятно кем оформленным, но вполне очевидным волчьим билетом.
Даня перебрал с десяток случайных мест, пробовал таксовать и даже задолго до явления Uber пытался найти инвесторов проекту бюджетного такси, но резко успокоился, когда разбил машину. Продал ее на запчасти и пошел сдаваться к единственному приятелю из мэрии. Тот устроил его младшим клерком.
