Да, а про Москву… Не знаю, это, видите ли, особый случай. Он связан с запахом свежесваренного кофе на собственной кухне. Ощущение вне конкуренции…
* * *
Вышла из машины на пустынной улочке возле леса и вдруг оглохла от тишины, наполненной сухим лиственным шорохом…
И ветер закрутил крошечный смерч на асфальте, и меня подхватило, и осыпало с ног до головы этим ничего не стоящим золотом, и выбросило, и отпустило…
А ты, Господи, рисуешь каждый год этот листопад так, как ни одному мастеру не нарисовать, и красишь каждый лист охрой, умброй и краплаком, и бросаешь под ноги так, как будто все это и правда ничего не стоит…
И дворник в ветреном золотом космосе сметает листья в кучу, и их тут же уносит из-под его задумчивой метлы, а он метет, просветленно и равнодушно, не думая ни о каком результате, и лицо у него как у Будды, случайно зашедшего в это странное пространство, и тужурка, натурально, оранжевая…
И я смотрю в небо и спрашиваю: «Ты что-то хотел сказать, Господи?» И мне навстречу от подъезда бежит ребенок в шапке с помпоном (маленький ребенок, это, наверное, второй или третий листопад в его жизни), и тащит огромный кленовый букет, и кричит мне:
– Смотри, смотри! Листья!!!
– Смотрю, – отвечаю я, – спасибо, Господи…
* * *
Иногда присмотришься повнимательнее и понимаешь кое-что из Божьего замысла. Вот я, например, понимаю, зачем я русская. Это мне для исправления кармы, точно вам говорю, простите за религиозную неразборчивость.
Если дать мне немного воли, я примусь функционировать с размеренностью маятника.
По субботам – чай с соседками, хоть трава не расти. Имбирный кекс. Из года в год.
По воскресеньям – в церковь на холмике. И лавка – справа от алтаря в четвертом ряду. С краю.
Барбекю в садике возле домика священника.
Одна и та же шляпка. Одни и те же митенки. Один и тот же магазин и грушевый (именно грушевый!) йогурт на полочке справа. И не надо переставлять йогурт. Прошу вас, не надо.
И мыло – липовое.
И башмаки – «Экко». Чудовищные, как сама идея консерватизма, и такие же удобные.
И передачи по радио – по расписанию.
И на лето – к морю, в один и тот же отель. К тому же хозяину.
– Ах, мы все не молодеем…
– И не говорите…
Всю зиму ездила на работу к первой паре. Приезжала ровно за два часа до начала пары. Садилась за один и тот же столик в кафе. Заказывала апельсиновый сок, кофе и тост с сыром.
– Попробуйте сырники! – сказала девушка-официантка месяца через полтора.
– Зачем?! – испугалась я.
– Ради разнообразия.
Я ненавижу разнообразие. Точнее – я его боюсь. Записи, к примеру, университетские веду годами в тетрадочках одного типа. Тетрадочки покупаю в одном и том же магазине неподалеку от греческой церкви в Венеции. Я делаю традицию из чего угодно. Ехала сегодня в больницу – забыла ириски. Развернулась с полдороги. Это традиция – возить ириски… Была традиция – возить Дениске машинки… Была традиция – возить желтые розы пожилой коллеге…
Вероятно, дело в том, что я – трус. Да, а причем тут Россия, спросите вы? Впрочем, вы не спросите.
* * *
На даче ссорятся старушки.
До слез, хлопанья дверьми и разрыва дипломатических отношений.
Отношения хорошо рвать тогда, когда промеж оппонентами – Альпы. Тогда можно выглядеть гордым, независимым и красиво оскорбленным на фоне белоснежных вершин.
Когда вместо Альп – покосившаяся загородка, заросли смородины и ржавая лейка в канаве, положение теряет последние остатки изящества. Дело усугубляется общим псом и двумя котами. Млекопитающие не слишком сообразительны, им не объяснишь тонкостей, и они, перепрыгивая через пограничную лейку, воруют друг у друга корм, дружно ходят клянчить буженину к «богатому» соседу и вместе, в три хвоста, стерегут пришлого хорька в малиннике.
Да и какая тут война на шести сотках… Так, мелкая заварушка. Я приезжаю, как представитель ООН в горячую точку.
Через меня ведут переговоры о главном:
– Тааань! – кричит соседка. – Ты телевизор смотрела?
В телевизоре – трагедия. Муж певицы Мулькиной ушел к артистке Тюлькиной, и я должна точно определить, которая из двух проститутка.
Матушка – фанат Мулькиной. Соседка всей душей за Тюлькину. Позиционные бои идут второй день.
– Да прекратите вы! – лениво советую я. – Нашли повод! Не наплевать ли вам?
– Какая ты все-таки равнодушная! – слышу я с двух концов стройных хор.
– А у меня скоро правнучка родится, – шепотом сообщает соседка.
– Ой, как хорошо! – радуюсь я.
– Чего ж хорошего? – интересуется маменька. – По восемнадцать лет родителям, жить негде, сидят у матери на шее, а второго рожают. Нахлебники.
Соседка шмыгает носом.
– Мама!!! – рычу я.
– И ничего они не нахлебники! Леша в ФСБ работает!!! – защищается соседка.
– Ага. Работает. Охранником. У ворот стоит, как дурак.
– МАМА!!!
– А что такого, я же правду говорю!!!
– Мама, кому нужна правда?!
– Вот все-таки ты лживая, – стройным хором.
Я их люблю. Они меня – тоже. А текст – так, ни о чем…
* * *
Люди мне в последнее время попадаются пассионарные.
Ну, страстные люди с твердыми убеждениями попадаются мне.
Знаю, знаю. Если вам все время попадаются наглые и ловкие жулики, то вы, скорее всего, бестолковая разиня. А если вам попадаются, скажем, одни только злые идиоты, то… Ну, вы поняли.
Думаю, анекдот про «шестивесельный баркас» все помнят…
И тем не менее. Пассионарные люди с твердыми убеждениями преследуют меня прямо-таки по пятам. В такси садиться боюсь.
На улице, кстати, холодно. В целом. А в частности – скользко.
Это я к тому, что из гостей сегодняшних я ехала на машинке.
За рулем сидел очень пассионарный человек, обладавший очень яростными убеждениями и очень мощной отопительной системой в салоне. Он переселения с мороза в духовку автомобиль у меня немедленно заболела голова. Заболев, голова отказалась воспринимать лекцию погромщика-теоретика о том, как нам обустроить Россию, а предпочла вместо этого думать тихие абстрактные мысли.
Ну, скажем, вспоминать венецианских дожей поименно…
Прямо вот начиная с Паоло Лучио Анафесто и заканчивая Лодовико Манином.
Где-то в районе бесславно закончившего свою жизнь Марино Фальера – мы приехали.
