Про любовь и другие неприятности
Да вы и сами такого можете навспоминать – стоит только сесть на большой камень на берегу теплого моря и свесить ноги в воду… Тут главное – без драм. Драмы плохо сочетаются с морем…
* * *
В пятом классе меня посадили с Сережей. Школа располагалась на краю Кутузовского проспекта, считалась «элитной», и все мы были детки «из хороших семей». Сережа был «из микрорайона». Папы у него не было, мама работала на Филевском хладокомбинате, а брат был настоящая дворовая шпана. Мы были «барышня и хулиган». У нас, конечно, была любовь. Весь класс знал. Мы дрались портфелями и делили парту пополам фломастером. Он все время лез на мою половину. Провожал меня до метро. По дороге мы сидели на карусели, ели мороженное (за семь копеек, фруктовое!) и разговаривали про индейцев. Он меня уважал за то, что я знаю про индейцев.
Как-то раз мы поспорили. Он считал, что девочки не умеют терпеть боль, а мальчики умеют. Дело пошло на принцип. На ботанике он минут пять натирал металлический кончик ручки об штанину (серая такая форма была, шерстяная!), а когда ручка раскалилась, приложил к своей руке и НЕ ОТДЕРНУЛ. Потом проделал ту же манипуляцию еще раз – и приложил к моей. Я тоже – НЕ ОТДЕРНУЛА. Маленький круглый след от ожога на левой руке…
Когда-то давно на месте Крылатского был сад. Огромный яблоневый сад до самой реки – с соловьями, пенным цветением, августовскими яблоками… У меня была первая любовь. Мне было семнадцать, а ему – двадцать один. Он был математик и боксер. Я с трудом складывала два и два, писала сокрушительно нелепые стихи и рисовала акварели. Вакуум в моей голове был совершенен и безупречен. Яблони цвели. Мама с папой собирались на дачу. Я оставалась дома «готовиться к экзаменам»…
Мы, собственно, потеряли дырку в заборе. Сад был отгорожен от Рублевки высоким забором. Идти в обход было далеко. Мы решили перелезть. По верху забора лежала колючая проволока. Маленький шрам на ладони правой руки…
Я всегда любила собак. Больше, чем кошек. Иногда, каюсь, больше, чем людей. По крайней мере, защищать обиженных собак я бросаюсь всегда – и «очертя голову». В ветклинику не езжу – не могу смотреть на их страдания. К коту ветеринар на дом приезжает…
Говорят, колли бестолковые. Не знаю. По мне – так ничего, в самый раз. Соседского колли зовут Лорд. Мы всегда были в приятельских отношениях. В тот день Лорда за что-то наказали. А потом мы вместе сели в лифт, и я протянула руку, чтоб его погладить. Вид у пса потом был очень виноватый. Шрам на правой руке…
Я, собственно, вот о чем – я о любви…
И о том, что не такая уж плохая вещь – шрамы…
* * *
Помните ли вы свою первую любовь?
Вот вы, наверное, помните.
Рассвет над рекой, или там, к примеру, закат над морем, поле с ромашками, первые признания и нежные поцелуи.
«Где он теперь, этот трогательный мальчик (девочка) с наивными глазами? О Боже, как давно это было!»
Это было вчера.
Звонит:
– Все, к черту, завязываю с бабами!!!
– Да уж пора бы, – говорю.
Вообще я на этот постулат в его исполнении уже без малого лет тридцать я реагирую именно так.
– Ты бы хоть из вежливости спросила, что случилось.
– Я знаю, что случилось. Мне до черта лет, а ты на четыре года меня старше, и…
– При чем тут это? Ну вот при чем?!
– Ладно. Что случилось?
– Я тебе рассказывал про Машу?
– Дай-ка припомню… Это та, что чуть не выпала у тебя с балкона, изображая Джульетту? Или та, что уронила на ногу твою гирю? Или…
– Прекрати. Это та, с которой я познакомился неделю назад.
– И она опять Маша?!
– Я не виноват, что их всех зовут одинаково.
– Вот в этом ты точно не виноват. Что с Машей?
– Вчера она сказала, что в пустыне ее жизни я – единственный лучик надежды и любви и за это она будет звать меня светлячком. Что ты там хрюкаешь?! Вот что ты хрюкаешь?!
– У меня воображение внезапно развилось. Пытаюсь завить.
– Тань, светлячком! Ёлки! Куплю себе резиновую бабу, и если она хоть раз назовет меня светлячком, проткну ее вилкой!
А вы говорите – рассвет над морем…
Эх, товарищи женщины. Эх.
* * *
Галя и Гася…
Мужчины в моем роду по отцовской линии обычно становились военными. Женщины – актрисами. Занятно, что на моем отце кончились военные, а на мне – актрисы. Военные из моих прадедов получались лучше, чем актрисы из прабабок, но речь не о том. Это история про Гасю, Галину Павловну, мою двоюродную бабку, про тетю Галю, Галину Петровну, и про любовь. Галя и Гася (чтобы не путать, их так и звали всегда – бабку мою – Гасей, тетю Галю – Галей) познакомились на войне. У Гаси были муж и сын, у Гали никогда и никого не было. Гася была актрисой. Едва ли она была уж очень талантливой, но очень красивой была точно. Брови, взгляд через плечо, локон… Принято говорить, что таких лиц теперь не бывает.
Галя в мирное время была театроведом. Потом случилась война и она организовывала фронтовые агитбригады и концерты для солдат. Гася пела и плясала в этих агитбригадах.
Я не знаю, как вышло, что сын и муж Гаси погибли одновременно. Об этом со мной никогда не говорили. То ли жалели по малолетству, то ли слишком больно было.
С войны Галя и Гася вернулись вместе. Гасин дом разбомбили, а Галин – нет. Они поселились на углу Суворовского бульвара в Галиной комнате в коммуналке.
Я помню их со своих лет эдак 11–12. Галя была стрижена ежиком, непрерывно курила и носила пиджаки. Гася была кокетка и хохотушка. Галя ее оберегала. После Галиной смерти я нашла в ее бумагах тетрадку стихов. Конечно, чудовищных. Конечно, все – про Гасю…
Я ничего не понимала про их отношения. Знаю только, что в семье принято было почему-то поджимать губы и пускали меня к ним не слишком охотно. Поэтому вышло так, что Гасю, свою бабушку, я знала и помню хуже, чем Галю, «чужую». Мама часто повторяла это слово: «Она тебе чужая. Нечего лишний раз туда мотаться».
Гася умерла, когда мне было 15 лет. Внезапно. На сцене. Играла какую-то роль, поклонилась и упала, не дойдя до кулисы. К тому времени Галя и Гася переехали в однокомнатную квартиру на Малой Никитской. Я хочу, чтобы вы это поняли – с 1945 по 1979 год они жили вместе. 34 года. Они вместе купили эту кооперативную квартиру в доме ВТО. Они вместе собрали библиотеку. У них были не только общие тряпки и кастрюли. Вообще говоря, у них была общая жизнь. Настолько общая, что Галя, узнав о Гасиной смерти, попала в больницу с инфарктом. А пока Гасю хоронили, а Галя лежала при смерти, мои не очень щепетильные родственники забрали из их дома все, что они сочли Гасиным, то есть своим, то есть – доставшимся им «по наследству». Слава Богу, что квартира по документам принадлежала Гале.
