* * *
Вообще, город сам по себе безумен настолько, что звание городского сумасшедшего здесь можно получить только за совершенно особые заслуги.
Граждане всех стран, потомки всех династий, обедневшие герцоги и разбогатевшие простолюдины, лавочники и художники, купцы, рыбаки, ученые, бродяги, уличные музыканты и уличные карманники, толпы ошалевших туристов на площадях, и Смерть, шаркающая по-стариковски, опираясь на клюку, в безлюдных переулках за Арсеналом
[5] – все это, наполненное бликами, отражениями, колокольным звоном – способно свести с ума кого угодно.
В Венеции надо потеряться. Хоть пару раз, качественно и со вкусом потеряться, закатиться бусиной в эти каменные щели, где даже в жаркий полдень от стен тянет сыростью, поддаться причудливому разбросу мостов и мостиков, выбежать из переулка и внезапно упереться в канал – дальше только по темной зеленой воде. Не умеешь – вернись, повтори свой урок. Налево, направо, calle
[6], sottoportego
[7]… Быстрее, быстрее, почти бегом – и вдруг вот она, громадная, блестящая, звенящая, шумная как порт – площадь святого Марка, центр мира, «самая прекрасная гостиная Европы»… Голуби, вспышки фотокамер, толпа туристов, собор – серый снаружи, тускло-золотой изнутри. Мир тебе, Марк… Часы бьют, колокола звенят, кричат чайки, лавки блестят стеклом и золотом, яркие игрушки, дорогущий кофе у Флориана, серебряные гребенки гондол пляшут на воде…
…и снова переулок, и снова мост, и тихая, пустынная набережная маленького канала, и старушка лет ста пятидесяти в древней шляпке с вуалью выгуливает на тоненькой цепочке траченого молью кролика… И ты притормаживаешь, чтобы еще раз оглянуться на странную даму, а там уже нет ни ее, ни кролика…Конечно нет, ты все это выдумал, беги, беги дальше…
Или вот что. Поезжай домой и вернись зимой. Глухой зимой после Рождества, когда в городе пусто и холодно, когда утром приходит такой туман, что корабли идут только по Большому каналу перекликаясь и радарами нащупывая дорогу в непроницаемой пелене, когда шаги в узком calle слышны одиноко и гулко, а под утро над городом плывет этот ни с чем не сравнимый звук: гудок Венецианской сирены, и в город входит вода.
Тогда, на этих пустых площадях, внезапно ставших дном моря, ты встретишь всех, кого любил когда-то, кого потерял и не найдешь уже никогда.
Такого свойство этого места…
Впрочем, не будем грустить.
Переберем свои цветные четки, вспомним любимое, бестолковое, смешное и грустное.
* * *
Остановка вапоретто
[8].
06.45. То есть, без пятнадцати семь утра.
На остановке мы вдвоем, я и синьора средних лет в шляпке и перчатках.
Я застаю синьору в непростой момент жизни: она мечется по плавучей пристани из угла в угол, и мое появление воспринимает как благодать: пришел собеседник!
– Что там написано на табло? – спрашивает синьора. – Все в порядке, 5.2 будет через пять минут.
– Вы уверены? О Боже. Нет, он не придет. Я чувствую. Какое торменто
[9]! Боже. Он не придет, я знаю! Я знаю! Бесполезно ждать его! О Боже!
– Синьора, вот он!
– Нет, это не он. Это что-то другое! О мое сердце…
5.2 мирно швартуется на пристани. Синьора внезапно и полностью успокаивается.
– Естественно, это 5.2-ой! – и мне, укоризненно: – Не стоило так нервничать!
* * *
Сосед из гетто.
Знаю его двадцать лет.
Двадцать лет раскланиваемся на улице, жмем руки друг другу на мессе.
Вчера, интимным шепотом на выходе из храма:
– А в Сан-Марко? Синьора бывала в Сан-Марко? Это огромная базилика на самой большой площади…
В глазах – сумасшедшая надежда. А вдруг – нет? Вдруг он будет первым, кто отведет меня, кто покажет…
* * *
Муж приходит домой довольный. Нашел ресторанчик, где можно поужинать.
– Там, – говорит, – очень уютно. И место тихое: переулок Мертвых.
Промозглым декабрьским вечером бредем переулками от моста Риальто. Это старая часть города. Мост, сверкающий лавками с золотом и стеклом, остается за спиной, сallе, похожие на трещины в камне, редкие фонари. И правда, тихо. Темно и даже страшновато. Ресторанчик на 10 мест. Заняты восемь. У ужинающих странные синеватые лица. Перед нами с порога извиняются и говорят: «Простите, мы ждем еще двоих, и все будет занято!»
Восемь господ и дам слаженно кивают.
Выходим. Нам смотрят вслед.
Конечно, синий оттенок на лицах создает лампочка.
Лампочка, и только она.
* * *
Июль. Жарко. Часам к десяти поднимается ветерок, и в сквер у памятника Гарибальди выбираются мамочки с колясками, старушки с болонками и туристы с картами, на которых подробно обозначены все обломки актуального искусства, прибитые к нашим берегам штормами Биеннале.
Я возвращаюсь с мессы, приплыв в свои райские сады Джардини на вапоретто номер пять, обогнув город по часовой стрелке, очумев от плеска, блеска и жары, тщательно обдумав покупку килограмма черешен у зеленщика, который торгует с лодки у меня под дверью. Черешни можно будет положить в холодильник, и они станут влажными, матовыми… Помимо черешен, у меня есть белое вино и пармезан, и вентилятор под потолком, и целая библиотека в электронной «читалке».
– Ну, что, синьора, капучино? – спрашивает хозяйка барчика «Мио» и меняет мою траекторию. Я усаживаюсь под зонтик, получаю бриошь, кофе и запотевшую бутылку воды, а заодно – билет в партер на ежедневный немудреный спектакль.
Сразу три собаки, привязанные к сумке на колесиках у дверей булочной, тянут сумку – каждая в свою сторону. Булочница собак к себе не пускает, и ежедневная собачья возня у ее дверей – привычное дело. Сумка падает, и прохожие подбирают цветную капусту и баклажаны.
За соседним столиком – толстый пожилой мужчина в растянутой белой майке, льняных штанах и шлепанцах на босу ногу. На балконе над ним – синьора в халате. Из их диалога я понимаю от силы половину – диалект, венециано
[10]. Спор идет о том, что синьора послали в магазин, а не пить кофе и беседовать с прохожими. Накал нарастает, и внезапно синьор оглашает улицу арией из какой-то оперы, и тенор у него такой шикарный, полнозвучный и широкий, что все аплодируют, когда он заканчивает – включая, конечно, его Джульетту на балконе.
