Он вот-вот запылает.
Три минуты до полуночи
Маню смотрит на верхушки казуарин, пассат треплет его волосы, он на страже – бдит, чтобы предугадать направление ветра, не упустить начала неминуемого пожара.
Он серьезен и сосредоточен.
Но Жоана знает, что все это комедия. Он прикидывается терпеливым.
Получается не слишком хорошо.
Маню делает шаг к девушке, поворачивается, его руки смыкаются на ее талии. Жоана вздрагивает, но он не отступает. Не сейчас. Маню смелеет. Он намного выше, его объятие становится настойчивей, лицо склоняется к ней в надежде, что она подставит губы. Но Жоана не собирается этого делать и даже слегка отворачивает голову.
Маню выпрямляется. Ему неловко. Он поторопился.
– Ты права, – бормочет он. – Дождемся полуночи, тогда и поцелуемся.
Глупое представление.
Глаза Жоаны устремлены в бесконечную даль. Лишь бы не смотреть на этого мужчину. Не задерживать взгляд на его правом плече.
Только не вздумай сейчас убежать.
Пусть льнет к тебе, не выдавай своего отвращения. Держись прямо, не поддавайся дурноте.
Казуарины танцуют на берегу под звуки креольской музыки. За ее спиной коралловый риф вот-вот рухнет, и их захлестнет волна.
Не двигайся.
Жди. Еще две минуты.
Две минуты до полуночи
Маню придвигается ближе, вплотную. Они стоят почти прижавшись друг к дружке и ждут, когда запылает побережье, как робкие подростки перед киноэкраном. Сейчас начнется фильм. Маню поворачивает ее к себе, его мокрые плавки трутся о пупок Жоаны, выдавая желание мужчины.
Не думай об этом. Думай только о руке, его руке, которая переплелась с твоей.
– Не торопись, – шепчет Жоана.
Маню послушно отстраняется, плавки оставили на ее коже мокрый отпечаток.
Жоана начинает кашлять, кусачий холод леденит живот. К горлу подступает желчь, и она с трудом подавляет желание угостить выпитым ромом рыб лагуны.
Одна минута до полуночи
На сей раз рука Маню с бедра Жоаны опускается ниже, проскальзывает под трусики купальника, ложится на ягодицы, приглашая к сближению.
– Нет!
Жоана крикнула слишком громко. Слишком резко отпрянула. Удивленный Маню смотрит пристально, словно поняв, что любовная игра пошла не так.
Больше ждать нельзя… Ничего не поделаешь. Покончи с этим, пока он не насторожился.
Жоана отнимает у Маню руку, заводит ее за спину, чтобы достать нож… Тот самый нож, который она схватила в темноте с чужого стола и спрятала под резинкой трусиков, ни на секунду не подумав, что может пораниться. А теперь она достает его и держит сбоку, у бедра.
Полночь
Мгновение – и все заливает свет.
Километры побережья взрываются десятками фейерверков, озаряются насколько хватает глаз. Тысячи китайских фонариков одновременно взмывают в небо, точно сказочный рой гигантских пламенеющих светлячков. Многоголосое ola! облетает остров, как раскат грома.
Это длится и длится. Сверкают гирлянды на казуаринах.
Это прекрасно. Незабываемо. Немыслимо.
Жара. Полночь.
Всюду поют, смеются.
– Поцелуемся? – спрашивает Маню.
У него детская улыбка, смеющиеся глаза, сильные руки, он осторожно притягивает ее к себе, как срывают плод с тонкой кожицей.
Эта рука…
Маню в двадцати сантиметрах от Жоаны.
Он приближает губы, ждет поцелуя, первого в году.
Жоана дарит ему не поцелуй – смерть.
Вонзает нож прямо в сердце.
Небо по-прежнему залито светом, мерцает эфемерными звездами.
Тело Маню тихо соскальзывает в воду. Жоане немыслимо легко.
Ей вдруг хочется пива, шампанского, она чувствует себя освобожденной, воздушной, как эти маленькие шарики-монгольфьеры; все годы жизни в аду, стыд и страх улетели в небо.
Все разрешилось будто по какому-то священному календарю. Ровно в полночь. С этой минуты часы будут идти правильно.
Теперь она может начать жить.
И получать от жизни удовольствие.
Девять часов после полуночи
Капитан Айя Пюрви смотрит на настенные часы над елочкой. Ее взгляд следует за бесшумным бегом секундной стрелки. Том, Жад и Лола, должно быть, уже позавтракали и пишут поздравительные открытки, посылают сообщения друзьям в метрополию, на Мадагаскар, в Австралию.
Без нее.
Жюстина Патри снова замкнулась. В ответ на последний вопрос Айи – могла ли Жоана узнать его как-то иначе? – у нее непроизвольно вырвалось:
– Да.
Больше она ничего не сказала.
По коридору снуют медсестры, встречаясь, поздравляют друг друга с Новым годом, желают доброго здоровья – на тон ниже, чтобы не услышали больные. Дав секундной стрелке пробежать еще три круга, Айя тихо повторяет:
– Что это за деталь, Жюстина?
Девушка колеблется. Прокручивает в голове события последних часов. Вот Жоана оседает на песок. Нет, раньше… За несколько минут до наступления нового года лицо подруги на мгновение искажается от резкой боли, когда Маню снимает футболку и вспышка ракеты освещает его торс, плечи и руки. А вот Жоана выходит из воды, сразу после полуночи, у нее умиротворенное лицо, как будто что-то кончилось. Жо часто говорила о своем наваждении. О тюрьме, из которой она не может вырваться, с тех пор как на нее напали. Рассказать все этой легавой все равно что прямо обвинить подругу.
Жюстина медленно поворачивается к Айе. Она видит, что капитану жандармерии стоит неимоверных усилий оставаться спокойной, терпеливой, внимательной, но смотрит она на циферблат часов.
Торопится. Ее наверняка ждут.
Жюстина снова мысленно взвешивает все «за» и «против». Ее признание станет приговором Жоане. Но подруга в коме, а у нее нет выбора.
– Маню Нативель был ее насильником, – выпаливает она в лицо Айе. – Я думаю, она встретила его случайно, хотя искала – так или иначе – все эти годы.
– Она узнала его, так? Но он ее не вспомнил?
– Она была жертвой, наверняка одной из многих. Он просто пошел однажды вечером за девушкой от ночного клуба и взял ее силой. В темноте. Шесть лет назад. И сразу выкинул ее из головы. Но она – разве могла она забыть его?
– Я понимаю, Жюстина, но вы мне так и не ответили. Почему Жоана была уверена, что Маню Нативель – тот самый насильник, если не знала его в лицо?
