Белый «Пежо 106» катил по аллее под тополями. Машина остановилась у дома, из нее вышла мадам Лефевр. Такая же живая и грациозная, как на фотографии в гостиной. Маленькая, кругленькая, энергичная.
Это их доконало!
– Но… Но оттуда правда воняло, – едва слышно пробормотала Диана-Перль.
Говен молча достал из кармана чековую книжку, нервно нацарапал сумму и резким движением оторвал чек.
– Нам искренне жаль. Мы повели себя как последние невежи, и это мягко сказано. Возьмите… Я знаю, это не залечит душевную рану и не возместит потерю семейной реликвии, – он снова посмотрел на кучу деревяшек на полу, – но это все, что мы можем сделать. Еще раз просим нас извинить.
Лефевр взял листок небрежным жестом и даже не взглянул на сумму, демонстрируя, что его волнуют только обломки шкафа.
Пять минут спустя Диана-Перль и Говен побросали вещи в чемоданы, закинули их в багажник и уехали.
Срам. Они никогда в жизни не испытывали такого стыда!
Когда «крайслер себринг» скрылся в конце тополиной аллеи, мадам Лефевр повернулась к мужу. Ей не терпелось.
– Ну, сколько?
– Четыре тысячи евро! – выпалил Лефевр.
Жена зааплодировала:
– Четыре тысячи! Отлично! До нашего рекорда далеко, но от четы учителей я такой щедрости не ожидала. – Она посмотрела на разбросанные по полу деревяшки. – Четыре тысячи за прогнивший нормандский шкаф, рваную рубашку и семейку дохлых крыс – неплохой доход, скажи? Ты сможешь все собрать?
– Как нечего делать! Это ведь ненадолго. Снова рухнет, как только тронут петли, не беспокойся. Времени полно, следующие парижане приедут только через три дня.
Мадам Лефевр подняла на него умоляющий взгляд:
– Можно, в этот раз убийцей буду я?
– И думать забудь! Я гораздо правдоподобнее смотрюсь в роли кровавого маньяка из Ко!
– Ну пожалуйста! Булочница тоже говорит – было бы хорошо для разнообразия. Только представь: я – ведьма из Ко, собираю травы под луной, варю ядовитые зелья, бормочу заклинания и не расстаюсь с черным котом…
– Ладно, там будет видно.
До Руана было недалеко, «крайслер себринг» тихо катил через лес в долине Остреберт. Ни Говен, ни Диана-Перль с самого отъезда не произнесли ни слова.
Смеркалось. Лес был густой, темный и тихий. Диана-Перль заметила дорожку, уходящую под деревья, и небольшую земляную площадку в тени чуть подальше.
Она положила руку на колено мужа. Передвинула ее выше, к бедру. Он сбросил скорость, вписываясь в поворот, она потянулась, включила поворотник и прошептала:
– Стоп. Остановись.
Вид с чердака
1
Все началось в одно майское воскресенье. Чудесное, погожее воскресенье.
Я понимаю, вам будет трудно поверить тому, что вы прочтете. Очень трудно.
Поэтому попытаюсь описать каждый этап этой тайны, как проживал их я, хотя говорить о себе – не мой конек.
Но Мюгетта свидетель, и она все подтвердит, а может, даже расскажет получше моего: я ничего не выдумал! Факты есть факты. Не укладывающиеся в голове, но вполне реальные. Я крутил-вертел их так и этак, чтобы сложить в цепочку. Чуть не тронулся умом и нашел единственное объяснение, которому никто не поверил. Но вы – сторонние наблюдатели, вы объективны, не задействованы, – вы можете и должны мне поверить!
Итак, все началось в одно майское воскресенье. Вот он я, сижу за письменным столом у окна.
На горизонте бескрайнего голубого неба ни облачка, ветерок не тревожит листву плакучей ивы, не морщит воду маленького пруда под моим окном. Тишь! Роскошный погожий майский день. Пожалуй, слишком – подозрительно – погожий.
Тридцатисантиметровая кипа газет высится справа от меня, слева стопка из десятка книг, на столе остается чуть-чуть места для ноутбука. Дело об отравленном джозамицине, кричат заголовки газет. Согласен, не самый оригинальный факт криминальной хроники, но от этого дела никуда не денешься, а главное, я на все сто уверен, что произошла непростительная судебная ошибка, если не сознательное игнорирование правосудием версии о бытовом отравлении.
После успеха первого тома «Преступлений под яблонями» (названием я очень горжусь, а подзаголовок Нераскрытые убийства и другие преступления в Нормандии придумал издатель) – на мой взгляд прекрасные продажи, а если в цифрах, то 773 проданных экземпляра – издатель требует от меня второй том к лету. Пришлось срочно выбрать десяток новых дел, раскопать сотни статей из старых газет, подобрать тысячи страниц из архивов и снять с них ксерокопии, после чего приступить к написанию, превозмогая неуверенность и надеясь, что вернется вдохновение, за которое я удостоился похвал от многих местных изданий. «Информасьон дьеппуаз», «Импарсьяль», «Эвей де Понт-Одемер» назвали мое перо легким, изящным и ироничным.
Если угодно, можете сами убедиться!
Я первый удивился, поверьте. Четыре года назад я вышел на пенсию
[14], всю жизнь проработав контролером на железной дороге, а Флориан и Полина вскоре уехали учиться, и дом опустел. Я понятия не имел, чем заполнить свой досуг. Тогда мне и в голову не приходило, что сегодня вся моя энергия будет сосредоточена на одном-единственном занятии, увлекательном и даже захватывающем настолько, что мало-помалу отойдет на задний план все, что когда-то было для меня самым важным, – велосипедные прогулки с друзьями, ежемесячные посиделки в ресторане с бывшими коллегами из поезда Руан – Париж, уик-энды в кругу семьи.
Я всю жизнь ждал пенсии без нетерпения и особого страха – так ждут времени отхода ко сну после насыщенного дня, – а теперь боюсь не успеть, состариться, не написав всего. Не знаю, сможете ли вы понять. В местной уголовной хронике столько забытых дел, которые останутся таковыми навсегда, если никто не прольет свет на разбитые судьбы и нераскрытые преступления.
Пусть это покажется вам смешным, но я в свои пятьдесят девять каждое утро подсчитываю, сколько мне осталось хороших лет, таких, когда голова еще работает, и проклинаю быстротекущие дни.
Время летит во весь опор, и я вряд ли успею утолить до конца мою страсть. Выражусь точнее – исполнить миссию.
Этим-то размышлениям я и предавался, когда на лестнице раздались шаги.
Мюгетта, кто же еще.
Платье в цветочек, аромат весны, яркий макияж. Сейчас она меня гильотинирует.
– Собираешься сидеть взаперти весь день, Габриэль?
Бац!
Что я говорил?
Будь на улице дождь, хотя бы мелкая, симпатичная нормандская майская морось и градусов десять со свежим западным ветром, Мюгетта принесла бы мне кофе, спросила: «Как продвигается дело, милый?» – и дала бы мне весь день спокойно работать.
