– Что вы, собственно, ищете, дамочка? Если гоняетесь за привидением, то вам не каменщик нужен, а колдун.
Около пяти я пошла за Анаис. Деламар был еще в доме, на пару с подмастерьем исследовал фундамент. Несмотря на все насмешки, к работе своей он, похоже, относился серьезно. Закончил он в шесть, не обнаружив в доме никаких потайных ходов. Ни тайника, ни микрофона, ни скрытой камеры, даже миниатюрной. За работу Деламар взял триста евро.
– Теперь-то ваша душенька спокойна, – сказал он, пряча в карман чек.
Подмастерье собрал инструменты, пока Деламар потягивал пиво, которое я предложила ему из вежливости, и они сели в свой фургон.
Спокойна?
С точностью до наоборот, как никогда в жизни. С минуты на минуту я жду, что тишину разорвет телефонный звонок и зловещий голос примется дразнить меня:
Ищи, дорогая, ищи дальше, ищи до посинения. Я здесь, я совсем рядом.
Анаис играет на кухне.
– Посмотри, мама, посмотри.
Как хорошо, что есть Анаис, только благодаря ей я все еще цепляюсь за разъезжающуюся реальность. Дочка протягивает мне тетрадь:
– Мы это сделали сегодня с бабулей Элизой. Я пробегаю глазами по строчкам, выведенным круглым почерком. Волнение зашкаливает, я не могу сдержать слез.
– Это… Это бабуля написала стихотворение?
– НЕТ! – обиженно отвечает Анаис. – Она написала, а я сочинила. Честное слово, мама.
– Я верю тебе, милая, верю.
Слова Анаис как песня, они прекрасны, слишком совершенны, для того чтобы оказаться сочинением трехлетней девочки.
Танцуйте, маленькие волны,
Вдвоем-втроем,
Играйте, пойте, и за вами
Мы поплывем!
Крутитесь, мельницы, над нами,
Смелей, смелей,
Кружиться с вами в хороводе
Все веселей!
Ищите, матушки и тети,
Грозя, шутя, —
Вы в хороводе не найдете
Свое дитя!
Я крепко обнимаю Анаис. В моей измученной голове борются гордость и недоверие, угрожая мозгу шизофренией. Анаис не могла сочинить это стихотворение сама. Зачем она врет? К чему эта новая ложь, новая тайна? Я мысленно повторяю песенку, которую все время напевает Анаис.
Вот где настоящий рай —
Эти люди, этот край,
Слава, слава Анаис!
Что от меня скрывают? Какой секрет охраняют от меня, объединившись, жители деревни? Все жители!
Я схожу с ума.
* * *
Анаис в кроватке, я подтыкаю ей одеяло.
– Тебе понравилось мое стихотворение, мама?
– Оно самое лучшее на свете, милая.
Ее глаза сияют от радости.
– Я завтра еще напишу, мама.
– Хорошо, мой ангел.
Я целую ее в щечку, глубоко вдыхаю, мой голос дрожит, как будто я в чем-то провинилась.
– Завтра, детка, ты останешься ночевать у Клер, ладно? Сможешь поиграть с Томом. Тебе ведь нравится Том, правда?
16
Вёль-ле-Роз, 28 января 2016
По контрасту с блинной Клер в «Ле Гале» полно народу. Лучший, если верить гурманам, ресторан департамента Приморская Сена не простаивает ни летом, ни зимой. Накрахмаленная и накрашенная девушка отбарабанивает состав первого блюда, как будто читает стихи Виктора Гюго на прослушивании в «Комеди Франсез».
– Равиоли с сыром нёшатель, цветами тимьяна, дикими побегами и ореховым маслом.
Да, первое официальное приглашение Александр обставил по высшему разряду. Столик на двоих в «Ле Гале». Мне немного совестно, что я оставила Анаис одну у Клер, хотя моя дочь наверняка предпочтет блинчики с ветчиной и сыром изысканному детскому меню за пятнадцать евро в «Ле Гале».
Верный своим привычкам, Александр поддерживает беседу за двоих. Вот уже полчаса Виктор Гюго остается единственной темой разговора. Александр наклоняется ко мне и почти все время шепчет, как будто боится любопытных ушей за соседними столиками или скрытых микрофонов в кадках с растениями. Он строит всевозможные гипотезы по поводу рукописи, украденной Анаис Обер. В 1826 году Гюго писал «Кромвеля», непригодную к постановке стихотворную драму в шесть тысяч строк; известным осталось только предисловие, и его считают манифестом романтизма! Не эта ли рукопись была украдена? Еще одно предисловие к «Кромвелю»? Новые стихотворные строки, помимо шести тысяч известных? Или – почему бы нет? – политический трактат, написанный молодым пылким Гюго? Против смертной казни. За объединение европейских государств. Против монархии.
– Как знать? – горячится Александр, постепенно забывая всякую осторожность.
Я слушаю. Мысли мои далеко. Я не могу не вспоминать другой ужин в этом же ресторане, за несколько столиков отсюда, ближе к морю. С Рюи.
Рюи был забавнее. Рюи был красивее. Рюи был…
– Ариана?
– Фуа-гра из утиной печени по-фермерски, обжаренное и карамелизованное, на ломтике поджаренного деревенского хлеба на закваске из сидра, – декламирует девушка.
До Александра наконец доходит, что мне скучны его теории, и он меняет тему. Правда, не совсем. Он рассказывает, как на протяжении двадцати лет сумел проникнуть во все виллы деревни в поисках хоть малюсенького следа! Годился любой предлог: уроки музыки или тенниса для детей, уход за садом, реставрация старой мебели, игра на фортепьяно и аккордеоне в праздники. Надо было проявлять смекалку… курортники не любят открывать свои двери уроженцам Вёля. Разные миры не пересекаются.
– Засахаренные помидоры черри, запеченные с сухофруктами и орехами, и салат из свежих фруктов.
Вот теперь Александр забавен донельзя. Я узнаю в подробностях, как он становился – по обстоятельствам – любовником мамаш или дочек, наперсником бабушек, собутыльником мужей. Иногда все это под одной крышей. Коварный внутренний голос подсказывает, что Александр – идеальный кандидат на роль шпиона, пробравшегося в мой магазин. Его одержимость, страсть к тайнам, знание секретов деревни и это нездоровое любопытство – подсматривать за мной даже под душем. Но нет, кое-что не сходится. Во-первых, голос по телефону. И главное, вспоминая все труды побывавших у меня каменщиков, я должна признать очевидное: проникнуть ко мне и спрятаться в доме невозможно!
– Пройдемся?
– С удовольствием, Александр. Это было божественно.
С Рюи мы когда-то прошли по всему течению Вёли, целовались у каждой мельницы, купались голышом, занимались любовью на пустом пляже, потом под низким потолком мансарды, за завтраком в беседке – и до, и после.
А сейчас у меня только одно желание. Лечь.
– Выпьем по последней, Ариана?
