– Сейчас, – ответил Плеш, – там два слова осталось. Но природу, говорит он, можно обмануть. Самый простой способ – это из нижней точки графика для самых бедных перейти в высшую точку графика для самых богатых. Тогда производная, или крутизна происходящего, будет уже совсем другая. И удовольствие тоже. Как ты только что мог заметить.
– Правильно, – заметила темнота сверху.
– Мысль эта, говорит чепушила, на нашей планете не новая, и до нее за последние три тысячи лет доходили многие. По-русски это называется «из грязи в князи». Гарун аль-Рашид почему, как ты думаешь, нищим переодевался? Истории про себя слушал? Ага, как же. У него для этого придворные поэты были. Нерон зачем актером подрабатывал? Коммод зачем в Колизее дрался, как сраный раб? Не для славы, браток. Слава у них всех уже была такая, что к ней сколько ни прибавляй, больше не станет. Нет, вот именно и исключительно для этого – понять лишний раз, чего в жизни достиг… Почувствовать по контрасту… И еще, говорит, иногда очень хочется, чтобы вместе с тобой это кто-нибудь другой понял и ощутил. Хотя бы на время… Нерон с Коммодом для этого целые цирки собирали. А у нас, говорит, со свидетелями сложнее. Зритель сегодня у меня один ты… Но мне хватит.
Плеш вздохнул и замолчал, словно рассказ этот его крайне утомил и опечалил. Молчали и зэки. Потом кто-то снизу спросил:
– И что дальше?
– А дальше чепушила этот мне говорит – знаешь, что больше всего изумляет? Что я каждый раз на стене эту лодку рисую, каждый раз предлагаю со мной поплыть – и ни разу никто не захотел. Хотя, может, и лучше, что никто не хочет. Один хрен придется в тюрьму вернуться, потому что зэков сдавать нужно в целости, тут все строго. У ФСИНа условие – никаких накладок. Вечером урок этих назад повезут – сначала вертолетом, потом самолетом. Как устриц. Сдаем строго в срок, всех вместе – пока вагон-двойник на перегоне маринуют. Так что оставить погостить я никого надолго не могу…
Плеш замолчал, и по его грустному лицу стало ясно, что конец его странной истории совсем рядом.
– И чем кончилось?
– Короче, доел… то есть, дочифирили мы с ним, «шато д’Икем» еще немного выпили, поцеловались с вечностью. Много он не наливал. А потом он говорит – пора, значит, идти. Пошли мы назад в трюм, спускаемся в этот зал. Столыпин там все так же качается. Только лампы напротив окон уже горят вполсилы, типа рассвет. И петухи на его халате в этом свете нежно так переливаются… Последнее, что перед глазами…
– Вот это реальный главпетух был, – сказал мрачно кто-то из чертей. – Такие под шконкой точно не водятся. А потом что?
– Чепушила со мной попрощался и к трансам своим пошел. Остался я с начальником конвоя. Тот улыбается, конечно, но ствол в кармане выпирает, как будто у него стояк никак не пройдет. Он, значит, опять эту маску прозрачную мне выдал, сам такую же надел и пошли мы вглубь вагона. Там все как храпели, так и храпят. Он даже дверь в нашу клетку не запер, оказалось – просто прикрыл. Открывает он ее передо мной, руками так виновато разводит – и кивает на мою шконку. Что тут делать. Я залез, он руку протягивает – давай, мол, маску. Я и отдал.
– А потом?
– А потом вагон качнуло, как на стыке бывает, и я проснулся.
– Где?
– В столыпине. Где же еще.
– А чепушила?
– Чепушилы этого не было уже. Сняли ночью.
– Ясно, – сказала верхняя тьма. – Он потому и дурковал так, что знал – ночью на другой маршрут переведут. Хоть маляву на него составили?
– Непонятно было, на кого, – ответил Плеш. – Да и забыли про него быстро. Мало ли петухов на зоне.
– А, блять, – сказал кто-то из чертей. – Только теперь доперло. Так это твой сон был! А то у меня крыша уже поехала.
– А я сразу понял, – произнесла верхняя тьма кавказским голосом. – Я тоже, помню, пошел как-то раз гулять по полю. Там стадо овец. Я подхожу, а эти овцы на самом деле не овцы, а девочки в таких белых пушистых платьях. Все на четвереньках стоят и кого-то ждут. Молодые, нормальные такие дамки. Смотрят на меня и молчат. Я к одной пристроился, дрыг раз, дрыг два – и тоже проснулся. Знаешь где? В изоляторе на первой ходке.
В клетке погас свет. Потом за решеткой нарисовался силуэт конвойного:
– Спать, драконы! Отбой. Ссать строго в бутылки, место должно еще быть. Срать выведем завтра.
– Спасибо за заботу, гражданин начальник! – просипел кто-то из чертей. – Чтоб ты так срал завтра, как я сегодня!
Конвоир поглядел на него тусклым взглядом, что-то взвесил – и, видимо, решил не связываться. Еще через минуту свет погас и в коридоре. Стало совсем темно.
– Ну и че дальше было? – спросила верхняя полка, когда конвоир ушел.
– Да все как обычно, – ответил Плеш. – Через день довезли до зоны. Столыпин этот самым настоящим оказался. Тем самым, в который я садился – у него на боку пятно краски было, я запомнил. Да и клетка та же самая, даже царапины одинаковые на стенах. Вот только лодку эту, которую чепушила на стене рисовал, мусора со стены стерли. Еще когда спали все. Чтоб, типа, никакой надежды… Выгрузили нас, короче, прямо в поле – прыг-скок вместе с вещами, конвой стреляет без предупреждения. Ну и стал срок свой мотать.
– Тебе не предъявили, что с петухом уплыть захотел?
– Базар про петушиную лодку был, – ответил Плеш, – но я с него грамотно съехал. Сказал, что лоха разводил и ловил на слове. Руками его не трогал, вещей его не касался. А про сон я тогда никому не рассказывал. Так что какой с меня спрос?
Тьма наверху зевнула и сказала что-то неразборчиво-неодобрительное.
– А про сон этот, – продолжал Плеш, – я до сегодняшнего дня даже не рассказывал никому. Сильно на меня подействовал…
– Почему подействовал? – спросили снизу.
– Трудно сказать. Словно я понял, как оно в жизни бывает. И захотелось мне тоже… Ну, может, не так высоко, но подняться. Короче, другим человеком я стал, вот что. Отсидел полгода, потом на условно-досрочное подал. Кум отпустил.
– А дальше?
– Дальше пошел к успеху, – усмехнулся Плеш. – И нормально так сперва все было… Пока вот опять не осудили, мусора позорные, за хозяйственное преступление… Только я теперь не сдамся. Освобожусь – опять к успеху пойду. Я свое у жизни по-любому зубами вырву. Я видел, какой он, успех… Хоть и во сне это было, а все равно… Эх…
– Интересная история, – сказала верхняя тьма. – И какой ты из нее главный вывод сделал?
Плеш долго молчал. Дыхание его стало шумным, словно он незаметно для себя засыпал.
– Ты спишь, что ли?
– Не, не сплю пока, – ответил Плеш. – Думаю, как объяснить… Вот есть такая хохма, что рай для комаров – это ад для людей. Если на распонятки перевести, ад для петухов – это рай для правильных пацанов. Вроде пернатые под шконкой, а братва на пальмах. Только это глюк и разводка.
