– Он… Он помолчал немного, а потом говорит: вы, арестанты, Священное Писание знаете?
– А, на жалость решил давить, – сказали сверху. – Тоже бывает. Слезу пустил?
– Да нет, – ответил Плеш. – Не в этом дело было. Ему так и сказали, что про Священное Писание бакланить на таком перегоне уже немного поздняк. А он даже разозлился – почему, говорит, поздняк. Такое никогда не поздняк. Вот вы помните разбойников, которых вместе с Христом распяли? Они плохие люди были, жестокие. Но один из них в него уверовал, прямо на кресте – и Христос ему сказал: «Нынче же будешь со мной в раю». Ну да, отвечают ему, был такой базар. Допустим. А ты тут при чем? А при том, говорит чепушила. Я, конечно, не Христос. Но я вам официально объявляю – если кто-нибудь тут мне верит, он может на этой лодке вместе со мной уплыть. Одного человека возьму в светлое завтра. Просто за веру в чудо…
Клетка захохотала. Смеялись черти, смеялись жулики у себя на пальмах. Даже сам Плеш смеялся – тоже, видимо, понимал, какую несусветно смешную мульку он только что выдал.
– Надо было на слове ловить, – сказал кто-то из чертей, и клетка опять дружно заржала.
– Не смеши так, – попросил другой, – все говно растрясется, а на дальняк нельзя…
– И че? – спросил другой чертяка, когда смех утих. – Нашелся у него попутчик?
Плеш кивнул.
– Кто?
– Я, – сказал Плеш.
На этот раз в клетке никто не засмеялся. Видимо, все поняли серьезность сделанного только что признания – и теперь вычисляли возможные последствия.
– Че, правда, что ли? – сказал наконец один из нижних чертей.
– Да, – ответил Плеш. – Сам даже не понимаю, как такое случилось. Просто… На душе у меня по ряду обстоятельств было плохо. Вы представляете, тюремный вагон, тоска смертная, везуха кончилась, перспектив никаких… Я не то чтобы ему поверил, конечно. А ощутил как-то по-особенному остро, что никакой другой надежды у меня уже нет. Кроме этой нарисованной лодки.
– И че дальше было?
– Я и сказал – мол, верю. И поплыву. Если возьмешь, конечно.
– А чепушила?
– А чепушила этот отвечает – нынче же будешь со мной… ну, говорит, если не в раю, то совсем близко.
– При всех базар был?
– При всех, – ответил Плеш. – Вот как сейчас.
Клетка некоторое время молчала. Потом один из верхних жуликов сказал:
– Ты сам-то понял, что набросил?
– Да понял, – вздохнул Плеш. – Конечно.
– На петушиной лодке решил уплыть? Ну ты конкретно маху дал, Плеш. Теперь к тебе тоже вопросы могут быть. Не жопный рамс, но близко. Так что за базаром следи внимательно. Давай рассказывай, что дальше было. Чего братва сказала, как рассудила…
– Братва… Да почти и не сказала ничего. Посмеялись надо мной, конечно. Уже поздно было к этому времени, все устали и хотели спать. Сводили меня на дальняк, вернулся я на свое место да и уснул.
– И все?
– Это как сказать. Все, да не все.
– Ну рассказывай.
– Сплю я, короче, и тут кто-то меня за плечо трогает. Я глаза открываю и вижу чепушилу этого. Только на лице у него теперь такая прозрачная фигня, типа как маленький противогаз или респиратор – закрывает рот и нос. А сзади начальник конвоя стоит в таком же прозрачном наморднике. И улыбается приветливо. Я бы даже сказал, угодливо – мусор зэку никода так не улыбнется. Я думаю – что за дела? А начальник конвоя палец к своей маске прикладывает – мол, тихо – и такой же респиратор мне протягивает. Я взял, приложил к лицу, вдохнул раз-другой, и в голове у меня как бы прояснилось… Спать сразу расхотелось, и даже бодрячок легенький пробил…
– Гонишь, – сказал один из чертей неуверенно.
– Не гоню. А начальник конвоя, значит, жесты делает приглашающие – выгнулся перед открытой дверью, прямо как швейцар у кабака. Я ваще припух… Мировая революция, что ли? Слез со шконки, выхожу за ними в коридор. Во всех клетках храп слышен. Никто не говорит… Доходим до купе конвоя, выходим в тамбур, и тут начальник конвоя начинает дверь открывать. А поезд быстро идет, трясется. Я думаю – может, они меня сейчас с него тупо сбросят? Даже хотел назад в клетку побежать…
– И?
– Начальник дверь открыл, и тут я понимаю, что какая-то туфта творится. Там ветер должен быть, грохот. А ничего подобного нет. Только лесенка пластмассовая, и что-то типа такого алюминиевого перрона рядом качается. Чепушила этот, значит, по лесенке на перрон переходит, начальник конвоя за ним, я следом, и тут такое вижу, такое…
– Чего?
– Значит, стоим мы типа в таком небольшом зале, прямо почти в габарит столыпина. Метр до стен, метр до потолка. Как описать-то… Знаете, есть боксы, где машины на воздух поднимают? Вот примерно такой, очень маленький, но крайне аккуратный. И в нем висит наш столыпин. Только… Только я смотрю – а это на самом деле никакой не столыпин, потому что колес у него нет вообще. Просто гондола в форме длинного вагона. А внизу такие желтые… Как сказать… Типа лапы, которые его держат, и эти же лапы его покачивают – туда-сюда, туда-сюда. А над лапами такие длинные рычаги с колотушками, которые бьют в дно через прокладку. И получается стук колес. Короче, не столыпин это, а люлька такая алюминиевая. С первого взгляда видно, что очень дорогая хрень, и качественно сделанная. Как самолет. С такими утопленными заклепочками, полированное все – блестит аж. Хайтек. Везде какие-то номера, надписи по-английски. Стрелочки, уровни, таблички. Отпидарасили, как в космическом центре. А у окон вагонных, за этой белой пластмассой, такие лампы стоят, а перед ними движущиеся фиговины качаются, типа как дворники на машине, со всякими шаблонами и фигурами. Это, как я понял, тени делать. Только лампы не горели, потому что в столыпине ночь была.
– Точно фуфло гонишь, – сказал кто-то из чертей. – Ты че, не помнил, как в этого столыпина входил?
– Помнил, в том-то и дело. Обычный тюремный вагон. Стопудово не эта алюминиевая люлька… Потому-то голова у меня кругом и пошла. Даже про чепушилу этого забыл… А потом смотрю – выходит он из-за ширмочки, и на нем уже не тюремный шмот, а халатик из синего шелка. Расшитый, не поверите, такими веселыми фиолетовыми петухами.
– Бля, – сразу в несколько голосов сказала клетка.
– И он мне, значит, говорит – пойдемте-ка, друг любезный, кое-что вам покажу… Поворачивается и идет к двери из бокса. Я оборачиваюсь, а сзади, натурально, начальник конвоя. Уже в гражданской рубашке с пальмами. Видимо, пока я на этот агрегат глазел, тоже переоделся, брюки только камуфляжные остались. Улыбается так и показывает головой – иди, мол, куда зовут. А в кармане, вижу, ствол бугрится. Чувствую, надо слушаться. А то совсем какие-то странные дела…
– Я уже понял, – сказала верхняя темнота кавказским голосом. – Потом скажу, не буду вам кайф ломать. Давай дальше, Плеш.
