Голгофский понимает, почему здесь нет окон – кабинет ученого напоминает не то музейный зал, не то камеру сокровищ из неразграбленной гробницы. Здесь статуи, барельефы, защищенные стеклами фрагменты древних папирусов… Все требует особого микроклимата: воздух с улицы может оказаться губительным для собранных здесь редкостей.
Солкинд берет бутылку «Ессентуков № 17» и выливает ее на покрытую золотыми иероглифами черную статуэтку. Вода стекает в полое нутро постамента; Солкинд открывает бронзовый краник и наполняет водой два стаканчика.
– Хорошо чистит печень и почки, – говорит он.
Голгофский пьет воду. Она ничем не примечательна на вкус – обычная кавказская минералка. Солкинд объясняет, что дело в магической силе покрывающих статуэтку иероглифов: она переходит в воду.
– В древнем Египте на подобном принципе работали целые водолечебницы и санатории, – говорит он. – Ну а если вы в это не верите, пейте просто «Ессентуки». Тоже полезно. Но не так.
Голгофский понимает, что попал в особое измерение – и ни с чем не спорит. Вслед за хозяином он простирается перед статуей Амона, затем сдержанно кланяется диску Атона. Они садятся в резные деревянные кресла – и Солкинд начинает свой рассказ.
– Техника, лежащая в основе создания ноосферных импринтов, известна по меньшей мере со времен Древнего Царства. Зашифрованные указания на нее содержатся в погребальных надписях и папирусах. Ее унаследовали в Вавилоне, знали и в Хеттском Царстве. Она была известна Народам моря – так называли в древнем Египте жителей средиземноморских островов…
Голгофский не перебивает – он делает пометки в блокноте.
– Но уцелевшие обрывки информации так скупы и эклектичны, что даже лучшие египтологи не могут понять смысла и сути ритуалов, указания на которые они встречают. И немудрено – это примерно как восстанавливать древний колосс по сохранившемуся уху, губе и фрагменту короны с головой кобры…
Солкинд встает с места, берет со стола какой-то продолговатый предмет и протягивает его Голгофскому. Тот с удивлением узнает жезл со стены кабинета Изюмина. Вернее – его точную копию.
– Это известнейший артефакт, – говорит Солкинд. – Магический жезл из собрания музея Метрополитен. Двадцатый век… Только, кгм, до нашей эры.
Голгофский внимательно разглядывает предмет. Это с удивительным искусством вырезанный из слоновой кости скипетр квадратного сечения, на котором сидят в ряд несколько животных: лев, крокодил, лягушка, черепаха. Черепаха расположилась в центре; остальные фигурки повторяются дважды и глядят в разные стороны. Голгофскому этот предмет отчего-то кажется древней логарифмической линейкой. Солкинд смеется, услышав такое сравнение.
– Доля истины тут есть, – говорит он. – Но тогда это логарифмическая линейка, которая использовалась последующими эпохами как ритуальный кинжал, а еще позже – как ложка для надевания ботинок.
– Что это на самом деле? – спрашивает Голгофский.
– На этот счет в научных кругах есть много мнений, – отвечает Солкинд. – Некоторые египтологи считают, что жезл использовался для облегчения родов, так как лягушка – это символ богини Хикет, заведовавшей родами. Другие смотрят на крокодила – и говорят, что жезл служил для вредоносной государственной магии. Третьи видят черепаху – и делают вывод, что жезлом пользовались для остановки кровотечений. Такие оценки правдоподобны: в позднейшие времена этот предмет могли использовать во всех перечисленных целях. Но главное, исходное назначение артефакта остается официальной науке не вполне ясным.
– А вы его знаете?
Солкинд улыбается.
– То, что я скажу дальше, не услышат от меня ни на одной лекции. Египтологи сочли бы это шарлатанством. Был бы скандал. Но вы не египтолог, вам я расскажу все как есть. Вы знаете, конечно, об обычае жертвоприношения? В изначальном смысле ритуального убийства живого существа? В том числе человека?
Голгофский, конечно, знает.
– Такие практики, – продолжает Солкинд, – были не слишком характерны для древнего Египта, но все же их использовали маги, которых мы сегодня назвали бы «черными» или «серыми».
– Зачем? – спрашивает Голгофский.
– Ритуальное убийство человека было способом предложить его жизненную энергию божеству. Так сказать, накрыть поляну. Некоторые духи, обладавшие немыслимым оккультным могуществом, тысячелетиями обитали вокруг подобных жертвенников, вводя в заблуждение целые культуры и цивилизации. Благородный Египет, к счастью, не был одной из них – там отказались от человеческих жертвоприношений за двадцать восемь веков до нашей эры. Но существовал и другой способ манипуляции изъятой жизненной силой…
По лицу Солкинда Голгофский понимает, что сейчас услышит нечто важное – он даже перестает делать пометки.
– Жрец, или маг, – продолжает Солкинд, – мог перенести жизненную энергию – «ка», как ее называли в Египте – в другой объект или зарядить ею некий предмет. На манипуляциях с переносом «ка» было основано целое течение древнеегипетской магии. Можно даже сказать, что это был ее фундамент. Способы переноса могли быть мягкими и метафорическими – заклинания, различного рода симпатика и так далее. Вот как мы с вами пили воду «Ессентуки», заряженную силой лечебных знаков. Но бывали и радикально-безжалостные методы…
Солкинд берет у Голгофского магический жезл и как бы целится из него в свою комнатную Долину Царей.
– Повторяю, – говорит он, – я не знаю точно, как именно этот артефакт применялся в поздние эпохи, хотя примерно догадываюсь. Движение от архаики к нашему времени – это постепенное вытеснение реальной магии ритуалом. Но сразу после своего создания жезл использовался как вместилище силы «ка», выделяемой при особом ритуальном умерщвлении животных.
Голгофский спрашивает, связано ли это как-то с фигурками на скипетре. Солкинд кивает.
– Именно. Это был своего рода аккумулятор, работавший на четырех видах энергии «ка»: льва, крокодила, лягушки и черепахи. Экстрагированная при умерщвлении этих животных жизненная сила переходила в их костяные фигурки, украшающие жезл. Маг мог заряжать свой жезл четырьмя силами одновременно, причем в разных пропорциях и с разным направлением, или знаком энергии «ка». Поэтому фигурки повернуты в разные стороны.
– А черепаха? – спрашивает внимательный Голгофский. – Она одна.
– Центральная черепаха здесь в одиночестве, потому что является магическим нулем, – отвечает Солкинд. – Она, выражаясь языком современных кодеров, выполняет роль оператора «стоп».
Голгофский плохо знаком с программированием, но идея до него доходит.
– Заряженный таким образом жезл, – продолжает Солкинд, – становился мощным магическим индуктором, позволявшим создавать, например, ноосферные импринты. Еще он давал возможность вступать в общение с сущностями тонких планов и даже управлять ими. Близкую, хотя и более ограниченную функцию выполнял классический жреческий скипетр в форме изогнутой змеи…
