Проблема в том, что крутящиеся на доске штурвалы не прикреплены ни к чему другому, кроме как к жадному вниманию паствы. К движению корабля они не имеют никакого отношения. Но вот настроениями и склоками на палубе они управляют очень эффективно, причем каждый из рулевых воздействует на свою паству – а потом уже зрители разбираются друг с другом, сбиваясь в кучу то у одного борта, то у другого. И через это они все-таки оказывают некоторое – пусть очень опосредованное – влияние на ход судна.
Картина будет полной, если мы добавим, что штурвал сидящего в рубке капитана точно так же не прикреплен ни к чему реальному, кроме корабельной стенгазеты, и управление кораблем сводится к тиражированию слухов о том, куда и как он должен вскоре поплыть… Единственная функция всех актуальных рулевых – крутить штурвал перед камерой. Все прочее определяют волны, ветер и воля Архитектора Вселенной…»
Как говорится, чтоб вам плыть на корабле, которым управляет архитектор. Нельзя долго изучать масонов и не подхватить от них пару мемовирусов – но в целом точка зрения автора на вопрос мало отличается от мнений Льва Толстого и других титанов русской мысли.
Наконец на дачу приезжает Ирина – и спасает читателя от затянувшейся конспирологической трансгрессии. Дочь Изюмина хочет забрать кое-какие вещи; думает она только об одном – быстрее вернуться в Голландию.
Голгофский мимоходом спрашивает Ирину, что это за египетские жезлы и скипетры висят на стенах кабинета – и не опасно ли хранить их на опустевшей даче.
– Это ведь слоновая кость, – говорит он. – Наверное, оригиналы?
Ирина рассеянно смотрит на артефакты.
– Нет, – отвечает она, – это копии. Очень точные копии из эпоксидного полимера. Их для папы сделал профессор Солкинд.
– Кто это?
– Главный российский египтолог, – говорит Ирина. – Долго был папиным другом. Папа интересовался древним Египтом, а Солкинд – потрясающий специалист. Один из лучших в мире. Как-то раз мы вместе ездили в Шарм-эль-Шейх. Он столько невероятного рассказывал, столько…
Голгофский просит Ирину что-нибудь вспомнить.
– Один его рассказ, – говорит она, – я запомнила на всю жизнь. Когда мы приехали в Шарм-эль-Шейх, Солкинд предложил нам эксперимент – поставить будильник на четыре тридцать утра по местному времени, и, проснувшись, постараться вспомнить, что нам снилось. Делать это надо было с пустой от житейского мусора головой. Потом разрешалось спать опять.
– И что вам снилось?
– Если бы Солкинд не сказал, мы бы ничего не заметили. Но когда он сказал…
Ирину и ее отца действительно посетило некое переживание. Это был даже не сон, а как бы легчайшее полувидение-полувоспоминание, которое, когда они уже научились его узнавать, настигало их в Египте много раз.
– Если проснуться на краю египетской пустыни затемно, – говорит Ирина, – иногда кажется, будто ты только что видел прошлое этой великой цивилизации очень особым образом…
– Каким? – спрашивает Голгофский.
– Солкинд называл это «Полями времени». Суть переживания – прямое восприятие истории, как бы перелистывание тщательно размеченных, но полупустых страниц, где запечатлено былое. Еще это похоже на ночной вид с самолета: бесконечно долгие пространства темноты с редкими огнями, затем – сияющие кластеры городов (им соответствуют эпохальные сдвиги – чем ярче свет, тем интенсивнее на этом поле шла «история»), потом снова бархатный мрак.
В Голгофском просыпается ученый. Он спрашивает, какую примерно временную зону покрывает этот реестр.
– Точно не могу сказать, – отвечает Ирина, – но все завершается еще до Александра Македонского. Словно бы невидимые страницы перестали разграфлять и размечать…
Опыт, говорит она, изумляет тем, насколько далеко в прошлое уходит история Египта и как много в ней сменилось разных эпох.
– А каковы источник и природа самого этого переживания? – спрашивает Голгофский.
– Солкинд утверждал, что «Поля времени» – некое подобие татуировки, оставленной в психическом поле планеты египетскими магами древности. Он еще какое-то слово повторял… Я не помню точно, на «носки» похоже… Или сфера какая-то?
– Ноосфера? – спрашивает Голгофский.
– Да. Что это, кстати?
– Это и есть психическое поле земли, – отвечает Голгофский. – Его так назвал академик Вернадский. А чем египетские маги делали такие татуировки?
– Кажется, жезлами. Которые собирал папа…
И Ирина кивает на стену.
– Но как именно?
Ирина пожимает плечами. Больше она не знает ничего.
Вскоре после этого разговора она уезжает в Голландию. Последняя ее фраза – о том, что бонсаи обязательно «переживут режим», и тогда она вернется, чтобы поливать их лично.
***
Голгофский принимается искать знаменитого египтолога, но Солкинда нигде нет – ни на работе, ни дома. Его никто давно не видел.
Голгофский уже начинает подозревать что-то нехорошее, но наконец один из сотрудников ученого говорит ему по телефону:
– А вы попробуйте съездить к нему на дачу. Он как раз сейчас строится. Прямо поезжайте, и все. Звонить бесполезно – у него мобильный не берет.
Голгофский отправляется к Солкинду.
Дача египтолога выглядит странно – это большой участок в довольно престижном месте. Территория окружена забором, за ним бетономешалка, экскаватор, пара землеройных машин, несколько строительных бытовок – но самой постройки не видно. Нет даже фундамента. Зато в центре участка – какая-то дыра, куда, как муравьи, то и дело ныряют присыпанные цементной пылью узбеки в подшлемниках.
– А где владелец? – спрашивает Голгофский.
Один из узбеков кивает на дыру.
Голгофский надевает пластмассовую каску и спускается в шахту. Перед ним бетонный тоннель, освещенный шахтерскими лампами. По тоннелю бегают рабочие. Тоннель ведет в большую подземную камеру. От нее отходит коридор в другую, оттуда Голгофский попадает в третью – и ахает.
Подземное помещение уже завершено и пахнет подсыхающей краской. На стенах фрески: неизвестные Голгофскому боги, самый главный из которых почему-то украшен угловатыми рогами в виде человеческих рук, поднятых как при сдаче в плен. Очень красив синий потолок в золотых звездах – он действительно похож на ночное небо. К сожалению, небо уже подтекает, и капли звякают о дно стоящего в углу тазика.
На бетонном полу – открытый саркофаг из красного гранита. Рядом обычный офисный стол с ноутбуком. За столом сидит лысоватый человек с мушкетерской бородкой и задумчиво смотрит на экран.
Голгофский понимает, что перед ним прославленный египтолог, вежливо приветствует его и представляется. Солкинд ничуть не удивлен визитом: к нему на дачу нередко наведываются самые разные гости. Он читал труд Голгофского о российском масонстве и высоко его ценит.
