– А в Спарте стариков со скалы сбрасывали, – сказал Иван. – И уродцев. Это что, тоже было жертвоприношение кому-то?
– Не знаю точно, – ответил Акинфий Иванович. – Не изучал вопрос. С человеческой точки зрения, конечно, такое умнее – как говорится, на тебе боже, что мне негоже. Но Баал такого дара не примет, и не из брезгливости, а потому что придется слишком многое связывать и развязывать, ушивая мир. Сколько старики изменили в мире – а пружина времени в них уже раскрутилась почти до конца. Баал это может, конечно, но в чем его интерес? Младенец, с другой стороны, еще ни к чему ручонок не приложил – что был, что не был. А потенции в нем на целую жизнь. Его исчезновение не меняет в мире ничего… Фактически аборт. Мы же прогрессивные люди и понимаем, что женщина решает сама. Ну а тогда родители решали вдвоем и чуть позже. Качественной разницы никакой.
– А что происходило с детьми? – спросил Андрон. – Они мучились? Страдали?
– Он утверждал, что нет. И даже вопрос так ставить нельзя. Посмотрел на меня так важно и говорит – это превосходит человеческое разумение, не вопрошай. Но боли и горя в этом не было ни для кого… Только счастье, безмерное счастье, которое дарил себе и людям Двурогий Господин, убавляя в одном месте и прибавляя в другом. Особенно же счастливы были дети – ибо их освобождали от долгой муки, старости и смерти. Вот этому счастью и позавидовали римляне…
– Ушивали мир, – повторил Андрон. – Ну вот и доушивались.
– Да, – сказал Акинфий Иванович. – От Карфагена практически камня на камне не осталось. Как будто его никогда и не было. Я туда туристом ездил лет десять назад. Развалины, которые показывают, уже не карфагенские. Они римские, нашей эры. Там потом римская колония была под тем же названием.
– Чего же этот двурогий своему Карфагену не помог?
– Не знаю, – ответил Акинфий Иванович. – Неудобно спросить было. Наверное, обидели его чем-то. Какой-нибудь древний Жорес сотворил глупость, и все. Боги ведь капризные, как дети. Они, между нами говоря, дети и есть. И с нами играются, как с солдатиками… Может быть, римляне весь Карфаген в жертву Сатурну предложили, и он принял. Тоже вариант. Была великая средиземноморская культура. А теперь, по сути, и следов не осталось. Так, записи в хрониках, горшки с обгорелыми косточками и маски.
– Какие маски?
– Которые у Жореса в комнате висели…
– Чем этот разговор кончился? – спросил Тимофей.
– Да ничем конкретным. Говорит, заходи, когда рядом будешь. Что к чему, ты уже немного понял. Захочешь, и остальное поймешь… А потом я проснулся.
– И все?
Акинфий Иванович кивнул.
– Утро уже было. Собрал я палатку, пошел к своему водиле. Он прямо возле дороги в «уазике» спал. Поехали мы в Нальчик. И все… Вот такая история.
– Что вы дальше делали?
– Вернулся в Москву. Но жить там, конечно, уже скучно было. Воздуху хотелось высокого. Вот как вам. Пару лет думал, прикидывал – а потом московскую квартиру продал и переехал в Нальчик. Сначала по медицинской части работал немного. Но тянуло в горы. В конце концов устроился инструктором, молодежь в турпоходы водить. Вот этот маршрут сам проложил. На него у нас на турбазе самый большой спрос. Идут и идут.
– Скажите, – спросил Андрон, – а эта гора далеко?
– Да не так чтобы очень, – сказал Акинфий Иванович. – Даже скорее совсем близко.
– А вы туда туристов водите?
– Никогда, – ответил Акинфий Иванович. – Никогда и никого. Это моя тайна.
– Но вы же свою историю нам рассказали. И другим наверняка. Какая же это тайна?
– Я свою историю не рассказываю. Никому и никогда. Я вообще скрытный человек.
– Сами себе противоречите.
– Почему противоречу, – ответил Акинфий Иванович, вставая, – вовсе нет. Сейчас, извините, отойду только по-маленькому, а вы мне потом объясните, какое здесь противоречие…
Акинфий Иванович ушел в темноту, и через минуту до друзей долетело успокаивающее журчание струи.
– Да, крутой дедок, – сказал Валентин.
– Загрузить умеет, – согласился Андрон.
– Слушайте, а давайте ему забашляем, чтобы он нас туда отвел, – сказал Иван. – Нормально забашляем. Пусть рога эти покажет.
– Да врет он все, – засмеялся Тимофей. – Ты что, поверил?
– Ну врет. Но красиво же. Прямо Лермонтов в ссылке. По-любому надо будет ему пузырь хорошего вискаря купить. Заслужил.
– А вдруг здесь действительно есть рога на скале, – сказал Иван. – Что-то такое древнее. А он нашел – и историю эту придумал.
– Или специально что-то такое высек, – кивнул Андрон, – а теперь туристам впаривает. Нормальный бизнес. Сначала все это рассказывает, нагнетает. Его просят отвести к рогам. Он ломается для виду, набивает цену. А потом ведет.
– Я говорю, шоу бедуинов, – сказал Тимофей.
– Может и так, – ответил Андрон. – Но ведь само шоу качественное. Ну чего, доплатим дедуле? Такую телегу прогнал, старался. Заслужил…
Друзья переговаривались очень тихо – и замолчали, когда Акинфий Иванович вернулся к костру и остановился в нескольких метрах от него. Видимо, он успел сходить к своему рюкзаку – в одной его руке был фонарь, в другой – что-то вроде совка для мусора.
– Акинфий Иванович, – сказал Андрон. – А вы на это место нас отвести можете? Где рога? Завтра прямо с утра, раз тут близко.
Акинфий Иванович присел на корточки и принялся возиться с фонарем.
– А вам зачем? – спросил он.
– Рога эти посмотреть интересно. Мы заплатим.
– Хоть бы раз что-то новое сказали, – вздохнул Акинфий Иванович. – А заплатите точно?
– Точно. Договоримся.
– Все так обещают – договоримся. А вдруг не понравится?
– По-любому заплатим. Вы эти рога покажете?
– Ну хорошо, – сказал Акинфий Иванович. – Если заплатить готовы, покажу.
– Готовы, готовы. Завтра тогда пораньше выйдем?
– Зачем завтра, – ответил Акинфий Иванович. – Давайте прямо сейчас…
Он наконец приладил фонарь к лежащему на земле плоскому камню – и включил его.
На скале впереди и вверху появилось овальное пятно света, четкое и яркое. В самом его центре была какая-то неровность. Нет, две неровности – симметричные выступы, действительно очень похожие на мощные рога, словно бы пытающиеся продавить камень изнутри. И еще стало заметно нарисованное чем-то вроде охры лицо под этими рогами – смешное и жуткое одновременно, напоминающее злой детский рисунок. Оно было едва различимо.
Все это случилось настолько неожиданно, что сидящие у костра долго не могли издать ни единого звука.
– Да, – сказал наконец Тимофей, – чувство драмы у вас есть. Прямо жуть берет.
