– He-а. Поэтому и представляюсь Чарли Ди. Чтобы не путали.
– Вы и похожи на него.
– Ну, я его фанат, – говорю я. – Так что спасибо за комплимент.
Он поворачивается к Йоханне, прямо-таки сочась дружелюбием:
– Когда вы в первый раз вступили с мистером Ди в интимные отношения?
– А вы моей маме не расскажете? – пытается шутить Йоханна.
Но его не собьешь:
– До свадьбы или после?
– До.
– И как бы вы оценили мистера Ди в постели?
– А вы как думаете? Очень высоко, я же замуж за него вышла.
– Есть у его члена какие-либо отличительные особенности?
– На нем написано «Уповаем на Бога». Как у всех американцев.
Офицер с ухмылкой поворачивается ко мне.
– Да она у вас огонь, – говорит он.
– Сам знаю, – отвечаю я.
Тогда, правда, мы еще не спали. Это произошло позднее. Чтобы исполнить роль моей невесты, Йоханне надо было провести со мной какое-то время, узнать меня поближе. Сама-то она из Баварии. У нее есть теория, что, мол Бавария – это такой немецкий Техас. Люди в Баварии куда более консервативные, чем прочие европейские леваки. Они католики, хотя и не особо трепещут перед Богом. Ну и носят всякие там кожаные куртки и прочее. Йоханне хотелось знать о Техасе все, а лучшего учителя, чем я, было не сыскать. Я отвез ее на фестиваль SXSW
[20]– тогда он еще не был такой помойкой. И боже мой, как же она смотрелась в голубых джинсах и ковбойских сапогах!
Следующее, что я помню, – мы полетели в Мичиган, чтобы познакомиться с моими. Сам я из Траверса. А разговариваю так потому, что слишком долго тут прожил. Мой братец Тед вечно меня за это чморит. А я ему говорю, что в моем деле по-другому никак.
Может, причина была в самом Мичигане. Стояла зима. Я катал ее на снегоходе, отвез на подледную рыбалку. Мама бы точно не поняла всю эту историю с грин-картой, так что я ей просто сказал, что мы друзья. Но когда мы туда приехали, я услышал, как Йоханна говорит моей сестре, что мы встречаемся. Как-то вечером мы пришли потусить, Йоханна выпила несколько стаканов пабстовского пива
[21] и взяла меня за руку под столом. Я не протестовал. Ну представьте себе, сидит она такая, больше шести футов ростом, кровь с молоком, аппетит дай боже, и потихоньку держит меня за руку. Да я просто уписаться был готов от счастья.
Мама положила нас в разные комнаты. Но как-то ночью Йоханна прокралась ко мне в комнату, словно могиканка, и залезла в постель.
– Вживаешься в роль? – спросил я.
– Нет, Чарли, это по-настоящему.
Она обняла меня, и мы покачивались, очень нежно, почти как Мег, когда мы подарили ей котенка – до того, как он умер. Ну то есть поначалу это был такой милый комок пуха, а потом у него начался ящур, и он нас покинул.
– Очень по-настоящему, – сказал я. – Ничего более настоящего со мной и не случалось.
– А это как, по-настоящму?
– Да, мэм.
– А так?
– Погоди-ка, мне надо проанализировать… О да, очень по-настоящему.
Видимо, это называется любовью с пятнадцатого взгляда.
Я смотрю на свой дом и размышляю – ну, неважно о чем, в общем. Дело в том, что я – успешный мужчина в самом расцвете сил. Начал диджеить в колледже и… Ладно, надо признать, что для слота с трех до шести утра в Маркетте мой голос годился, но в реальном мире я уперся в потолок. Не получилось у меня найти работу с микрофоном. Вместо этого занялся телемаркетингом. Потом меня снова охватил прежний зуд, и я начал консультировать радиостанции. Это было в восьмидесятые, когда кантри только начинало знакомиться с роком. Многие станции не успевали за модой. Я говорил, кого и что надо крутить. Сначала у меня было три станции, теперь – шестьдесят семь. Стоят в очереди и спрашивают: «Как же нам подняться на рынке? Пролей на нас свет своей мудрости, Мыслящий Тростник». (Это мой сайт так называется. Как-то оно пошло в народ.)
Но сейчас я совершенно не чувствую в себе никакой мудрости. Ни на граммулечку. «Как это все случилось? – думаю я. – Как я оказался в кустах?»
«Найти виноватого» – этому выражению нас на семейной терапии научили. Мы с Йоханной с год проходили к терапевту, голландке по имени доктор ван дер Ягт. У нее был дом над университетом, и к входам в передней и задней части дома вели разные дорожки. Чтобы, значит, уходящие не сталкивались с приходящими.
К примеру, выходите вы с семейной терапии, а после вас как раз записан ваш сосед.
– Как дела, Чарли Ди? – спрашивает он.
А вы:
– Моя тут говорит, что я вербальный агрессор, но, в общем, ничего так.
Нет уж, спасибо.
Сказать правду, я был не в восторге от терапевта женского пола, к тому же из Европы. Думал, что она скорее встанет на сторону Йоханны.
На первой сессии мы с Йоханной сели на противоположные концы дивана и набросали между собой подушек.
Доктор ван дер Ягт села лицом к нам. Шарф у нее был размером с лошадиную попону.
Она спросила, что нас привело.
Все эти разговоры, наведение мостов – женское дело. Я подождал, чтобы Йоханна сама начала разговор.
Но она тоже как язык прикусила.
Доктор ван дер Ягт предприняла еще одну попытку:
– Йоханна, расскажите мне, что вы чувствуете в браке. Тремя словами.
– Раздражение. Гнев. Одиночество.
– Почему?
– Когда мы только познакомились, Чарли водил меня на танцы. Когда пошли дети, это прекратилось. Теперь мы оба много работаем. Целыми днями не видимся. Но как только Чарли возвращается домой, он идет к костру…
– Могла бы и присоединиться, – говорю я.
– …и пьет. Весь вечер. Каждый вечер. Он на костре женат, а не на мне.
Я пришел, чтобы выслушать Йоханну, понять ее, и я пытался. Но некоторое время спустя я перестал вникать в слова и просто слушал ее голос, эти заграничные интонации. Если б мы с Йоханной были птичками, я бы не узнал ее песню. Это была бы песня, которую поет вид с другого континента, те птицы, что гнездятся на колокольнях или ветряных мельницах, а для моего вида это все звучало бы как обычное труляля.
Например, кострище. Я что, не пытался всех туда заманить? Я что, когда-нибудь говорил, что хочу сидеть там в одиночестве? Нет, сэр. Мне бы хотелось, чтобы мы все были вместе, семьей, наблюдали бы за звездами, а у наших ног потрескивало бы мескитовое дерево. Но Йоханна, Брюс, Мег и даже Лукас не желали этого. Слишком заняты были своими компьютерами, своими инстаграмами.
