– Ну и память у тебя.
– Долго занимался работой, на которой нужно запоминать детали и не пропускать мелочи. Мы сели пить чай. Нина первой взяла плюшку, съела ее наполовину, посерела и упала. Так?
– Вроде.
– Приехала «Скорая», констатировала смерть, затем явилась полиция. Вопрос: куда делось блюдо с угощеньем?
– Я все выкинула.
– Почему?
– Налетели мухи или осы, уж не помню. Булки воняли ванилином и чем-то еще кондитерским. Меня от стресса тошнило. А тут плюшки с кремом. Вышвырнула все в ведро. К чему весь этот разговор?
– Попугай сегодня к вам залетал?
– Да. Он твой? Не видела в вашем доме птиц.
– Идиот с крыльями жил у Мишки Раскова в двенадцатом доме. Отвратительное создание. Михаил его отпускал погулять, кретин прямиком к нам, влетал в окно, пугал кота, срал повсюду. Сто раз я Раскова просил: «Держи засранца под замком». А тот в ответ: «Надо любить всех тварей». Сегодня я увидел пернатого дурака, схватил мухобойку, как втемяшил ему по башке. Прямо по макушке впендюрил. Попугайское отродье улетело прямо к вам. Мы с Элей сидели за столом, на нем стояла чашка. Жена на айпаде играла, слышим стук, видим: на столик полбулки упало. Я глаза поднял… Попугай! Завис над нами и камнем вниз рухнул. Тут психованная мамаша подбегает. Мозг теща навсегда потеряла, зато обзавелась аппетитом молодого медведя. Что видела, то и жрала. Эля уж не знала, куда от матери хавчик нычить, куда ни спрячь, гастрономический монстр найдет и сожрет.
Наталья остановила Петра:
– Знаю, Эля жаловалась. Она купила на кухню холодильник с замком, шкафы на магниты закрыла.
– Жена в порядке, – остановил Нату Петр, – а вот попугай сдох.
– Умер? Почему? – изумилась Наталья.
Глава 7
Послышался шорох, потом голос соседа.
– Узнаешь?
– Да, булочка с заварным кремом, вернее, ее часть, – ответила Монтини.
– Можешь рассказать, где идиот ее взял?
– Птица прилетела к нам на веранду, – начала объяснять хозяйка, – напугала меня, я не поняла сначала, кто и откуда появился. Попугай схватил булку и был таков.
– Вы с ними чай пили?
– Местоимение «вы» тут не подходит, булки любит только Витя.
– Парень ест сладкое?
– Что в этом странного?
– Ну… вроде он мужик.
– По-твоему, представителю сильного пола надо выглядеть могучим, вонючим и жрать только сырое мясо?
– Да ладно, не пыли.
– Витюша не пьет, не курит, жене не изменяет, любит брата, меня. И лучший подарок ему вот эти булочки. Он что, по-твоему, баба?
– Ната, перестань.
– Плюшки, между прочим, очень дорогие! – не успокоилась Монтини. – Их пекут только в кондитерской «Онегин и Ленский». В них настоящий заварной крем, приготовленный по старому рецепту…
– Витька сам за этой фигней в столицу катается?
– Иногда сам привозит, порой гости приносят.
– Сегодня кто булки привез?
– Что ты ко мне пристал? Далась тебе эта выпечка.
Петр кашлянул.
– Ната, я все помню.
– Звучит угрожающе.
– Сейчас я совершенно серьезен.
– Еще страшнее.
– Валя Громова!
– Ах, это!
– Ты меня спасла.
– Не придумывай. Всего-то пару слов в полиции сказала.
– Ната! Перестань. Я тебе свободой обязан. Поэтому сейчас пришел. Представился случай тебя отблагодарить.
– Петя! Извини, но я ничего не понимаю.
– Попугай стырил у вас со стола булку.
– Да.
– Прилетел к нам. Мы тоже на улице сидели, в саду. На открытом воздухе. Эля, я и сумасшедшая Варвара. Из-за ведьмы у нас не было ничего, кроме чая. Отлично знаем: если появится на столе ваза с печеньем, Варька заорет и двумя руками начнет в пасть курабье запихивать. Если его отнять – драку устроит. Бабка совсем старая, а кулаки у нее как у чемпиона боев без правил.
– О Господи! Я знаю, как вам доставалось.
– Пили мы с Элькой чай, и тут на стол шлепается булка, потом валится идиот. Из его клюва выпадают крошки. Мы с женой сразу и не поняли, что случилось, глядим на дохлого попугая, моргаем. Варька же, дура дурой, сумасшедшая на весь мозг, но при виде хавчика она умнеет. Теща схватила объедки попугайские и в рот!
Эля заорала:
– Мама, выплюни!
А! Щаз! Ждите! Откажется она от жрачки. Эля чуть не зарыдала. Я стал жену успокаивать, сказал, что в сто лет безумная бабка может слопать запрещенную еду. На фиг ей печень беречь? А Варька брык. И умерла. Гляжу я на дохлого идиота, на старуху, на ошметки булки, которые теперь из ее рта на стол вывалилась. Элька меня дергает:
– Петь! Что делать?
А у меня в голове пазл… раз и сложился, я сказал жене:
– Через час звони в «Скорую», плачь, кричи: «Маме плохо». Про то, что она нам на радость тапки откинула, молчи. Начнут на пульте интересоваться: «Сколько лет женщине? Что с ней?», отвечай: «Ничего не помню, не знаю». Изобрази ужас, панику. Про дохлого попугая ни слова, про булку тоже.
Эля ресницами хлопает:
– Почему?
Я ей в ответ:
– Валентина Громова.
Элеонора рот рукой зажала, закивала, она тоже все помнит. Когда медики прикатили, у нас была идиллическая картина. Стол во дворе накрыт к чаю, зефир, конфеты, кексы какие-то мерзкие. Три чашки, молочник. Попугая нет, от булки даже крошек не осталось. У Варвары стояли съемные протезы, я их снял, тщательно вымыл, почистил, рот ей ополоснул. Потом протезами зефир, печенье «пожевал» и на место их вставил.
– Ну ты даешь, – прошептала Наташа.
– Забыла, кем я работал?
– Конечно, нет.
– Тогда чему удивляешься?
– Ну… просто…
– Профессионала включил. Врачи не сомневались, что смерть естественная, но они были обязаны вызвать полицию. Прибыли опера. Эля рыдает, я тоже с красными глазами объясняю:
– Сели чай пить, мама нормально выглядела, печенье поела, зефир. И… сознание потеряла. Доктор приехал, сказал, умерла. Может, он ошибся? Разве так уходят? В один миг?
– Сколько ей лет-то было? – спросил один из сотрудников.
Узнали они, что Варьке к ста годам подвалило, и руками развели.
– Старая очень. В морг ее заберут.
Элька к ним кинулась.
– Не дам маму резать. Знаю, что органы покойных для пересадки используют.
