Пражское настроение, напоминание о городе на Влтаве постоянно выступают в качестве аккомпанемента и, словно водяной знак, проступают в каждом действии этого романа. В некоторых отрывках под грубостью и непристойностью скрывается невероятная ностальгия по Праге, в основном по ее кабакам. Что может быть более печальным, чем расставание Швейка и Водички, которые выходят из тюрьмы в Кираль-Хиде и возвращаются в свои отряды?
“Швейк, прощаясь с Водичкой, сказал:
– Как кончится война, зайди проведать. С шести вечера я всегда “У чаши” на Боиште.
– Известно, приду, – ответил Водичка. – Там скандал какой-нибудь будет?
– Там каждый день что-нибудь бывает, – пообещал Швейк, – а уж если выдастся очень тихий день, мы сами что-нибудь устроим.
Друзья разошлись, и, когда уже были на порядочном расстоянии друг от друга, старый сапер Водичка крикнул Швейку:
– Так ты позаботься о каком-нибудь развлечении, когда я приду!
В ответ Швейк закричал:
– Непременно приходи после войны!
Они отошли еще дальше, и вдруг из-за угла второго ряда домов донесся голос Водички:
– Швейк! Швейк! Какое “У чаши” пиво?
Как эхо, отозвался ответ Швейка:
– Великопоповицкое!
– А я думал, смиховское! – кричал издали сапер Водичка.
– Там и девочки есть! – вопил Швейк.
– Так, значит, после войны в шесть часов вечера! – орал Водичка.
– Приходи лучше в половине седьмого, на случай если запоздаю! – ответил Швейк.
И еще раз донесся издалека голос Водички:
– А в шесть часов прийти не сможешь?!
– Ладно, приду в шесть! – услышал Водичка голос удаляющегося товарища”
[1479].
Невероятное отчаяние, неизбежность разлуки, срывающийся на плач голос отличают этот канон на два голоса, это постепенное расставание, которое покрывает абсурдными фразами безутешное бурление разлук, переживание из-за неотвратимости судьбы.
И вот война закончилась. Балоун вернулся в деревню уплетать куропаток на вертеле и фрикадельки из печени. Швейк в кабачке “У чаши” ждет Водичку, но вместо сапера снова появляется агент тайной полиции Бретшнейдер. Значит, его не разодрали семь псов-ублюдков, которых Швейк ему продал?
[1480] Значит, опять все сначала, опять притворство, лицемерие, мошенничество, опять до дурноты носить маску хитрого балбеса? Или “…терять надежды не следует, – как говорил цыган Янечек в Пльзени”
[1481].
Глава 104
“В марте 1902 г. я был в Праге. Я приехал из Дрездена”, – так начинается рассказ Аполлинера “Пражский прохожий”
[1482]. Это путешествие в Богемию, которое французский поэт вставил в свой “тур по Германии”, имело очень большое значение для чешской культуры. И здесь уместно будет вспомнить, что летом того же года по случаю открытия своей выставки Прагу посетил Роден, в сопровождении художника Альфонса Мухи, который тогда жил в Париже
[1483].
Остановимся подробнее на этом рассказе, который заставляет пересмотреть неясные фантазии относительно топографии города на Влтаве и, кажется, остается верен традиции, начатой Арбесом, Майринком и Карасеком, при описании пражской дьявольщины. Завороженный путешественник обращается к разным прохожим по-немецки с просьбой помочь найти жилье, но те проходят мимо, ничего не говоря в ответ, пока кто-то не объясняет ему по-французски, насколько чехи ненавидят все немецкое, и указывает на “гостиницу, расположенную на улице, название которой пишется так же, как и произносится: Поржич”.
Итак, Аполлинер остановился На Поржичи, одной из улочек в Новом городе, где не было недостатка в кабаках, пивных, в шуме, Tanztavernen, целой плеяде кафе с созвучными названиями: “У зеленого вола”, “У золотого фазана”, “Черный петух”, “Белый лебедь”…
[1484]. “Фойе гостиницы, которое мне показали, занимало кафе-шантан. На первом этаже я обнаружил старушку, с которой мы договорились о цене, и она меня повела в тесную комнатку с двумя кроватями. Я уточнил, что собирался жить один. Дама улыбнулась и сказала, как мне будет угодно: в любом случае я мог бы с легкостью найти себе спутницу в кафе-шантан в фойе”.
Выдвигались различные предположения относительно того, где располагалось это местечко. Незвал вместе с поэтами его поколения был уверен, что Аполлинер выходил из полуразрушенной гостиницы “Бавария”, в здании которой располагалось кабаре “У Розваржилу”. “Люблю стоять перед загадочной гостиницей «Бавария» … эта гостиница перед угрозой сноса … для меня одно из поэтичнейших зданий квартала; раз в год я неизменно прихожу сюда, представляя, что здесь мне назначила свиданье сама судьба, которая вот-вот явится в обличье таинственной особы (когда-то я, кажется, читал такую трогательную историю) или типичной старой сводницы, вздумавшей сжить меня со свету… я часто путаю здания, карты и некоторые омонимы”
[1485].
А вот и Вильгельм Костровицкий (Аполлинер) выходит из загадочной гостиницы, чтобы прогуляться по Праге. Ему встречается Исаак Лакедем, Вечный жид, который воплощался в различные эпохи в различных местах. Благодаря этому фламандскому имени, позаимствованному из средневековой песни, Агасфер уже упоминался у Тристана Корбьера в сборнике “Желтая любовь”
[1486].
Закутавшись в длинный коричневый плащ с воротником из выдры, в невероятно узких черных драповых штанах, с маленькой шелковой повязкой на лбу, в черной фетровой шляпе на голове, “такой, как обычно носят немецкие профессора”, Исаак Лакедем имеет все данные, чтобы быть экспонатом в Музее привидений в Праге. “Лицо было практически не видно за бородой, усами и чрезмерно длинными волосами, белыми, как мех горностая. К тому же у него были фиолетовые огромные губы. И большой волосатый нос крючком”.
