Эта комедия, словоохотливое кабаре склочника, надевшего маску консерватора, добропорядочного гражданина Габсбургской империи, в итоге привела к фиаско этой уморительной партии, которая на выборах набрала около двадцати голосов.
Политические проповеди раскрыли в Гашеке талант импровизатора и комедианта. К тому же вместе с другими представителями пражской богемы (Бассом, Махом, Лонгеном и Лангером) он принимал участие в сатирических постановках, скетчах и литературных пародиях: в “Монмартре”, в “Копманке”, а с труппой “Братья Маккавеи” выступал в кабачке “У Звержину”
[1309]. В 1912 г. во многих забегаловках в Праге устраивались шумные вечера кабаре с участием разнузданных приспешников Гашека. Но Гашек, хотя на этом всем собаку съел, как актер на самом деле был никудышний: пережаренная яичница, человек настроения, бездельник с причудами.
Всю вторую половину своей жизни, после возвращения из советской России, он играл в кабаре “Семерка червей”, качаясь от пьянства, грязный и в перепачканных ботинках. Он молол всякую чушь, декламировал один и тот же рассказ “Как я встретился с автором некролога обо мне” – пасквиль против поэта Ярослава Колмана Кассиуса, который в своей ядовитой статье “Предатель” (1919) написал о Гашеке как о погибшем в вихре революций, назвав его “мерзавцем и комедиантом”
[1310]. В январе 1921 г. в “Семерке червей” он произнес длинный скучный монолог “о китайских и монгольских обычаях и привычках”: при этом он якобы искал слова в словаре, который на самом деле был не чем иным, как расписанием поездов, утверждая со всей серьезностью ученого, будто в монгольском языке “čо” означает “лошадь”, пара лошадей будет “čоčо”, а “čоčоčоčоčоčо” – целый табун
[1311]. Это время – расцвет дадаизма
[1312]. В сентябре того же года Курт Швиттерс и Рауль Хаусманн организовали в Праге вечер “Мерц-антидада”
[1313].
Когда в 1915 г. Гашека призвали в армию, он почти всерьез вел себя как патриот Габсбургов и усердный солдат. Перед отправлением в Ческе-Будеёвице, куда направлялась его 91-я пехотная часть, он распевал своим фальшивым голосом солдатские куплеты, пренебрежительно и высокомерно выражаясь о людях в штатском, словно об уклонистах
[1314]. О его невзгодах в казармах сложили множество легенд. Поговаривали, будто его поймали за дезертирство, будто исключили с курса молодого бойца или будто ему удалось прикинуться эпилептиком
[1315]. Но начальству из-за него хлопот было не оберешься – что правда, то правда.
Вскоре в винных лавках города на Влтаве стали бродить противоречивые толки о его жестокой смерти. Поговаривали, будто военный трибунал приговорил его к виселице за плохое поведение, будто он утонул в Днестре или пал на поле боя в Галиции, будто матросы в пьяной схватке разорвали его в одном из портовых кабаков в Одессе или будто он погиб от руки чехословацких легионеров, взбешенных его предательством
[1316]. Таким образом, “чешская традиция сочинять байки? – как утверждает Франтишек Лангер, – приписывала самому великому пражскому комику самую скорбную судьбу”
[1317]. “За мое пяти-шестилетнее пребывание в России я был несколько раз убит различными организациями и отдельными лицами. Вернувшись на родину, я узнал, что был трижды повешен, два раза расстрелян и один раз четвертован дикими повстанцами-киргизами у озера Кале-Ишела. Наконец меня окончательно закололи в дикой драке с пьяными матросами в одесском кабаке. Эта версия мне кажется самой правдоподобной”
[1318].
На самом деле после очень мучительного пути он добрался до фронта на Буге, на горе Сокаль, в Галиции, где в июле 1915 г. его рота потерпела поражение. В австрийских рядах поднялась такая паника, что, когда невозмутимый Гашек вернулся в тыл с тремя сотнями схваченных им пленных русских, командир бросился бежать, так как решил, что это очередное наступление вражеских войск
[1319]. Спустя некоторое время, 24 сентября, во время битвы у Хорупань Гашек, который ждал благоприятного момента, пробрался в стан врага вместе с Франтишеком Страшлипкой, рабочим кирпичного завода в Гостивице, который благодаря своему болтливому и хвастливому нраву сыграл немалую роль в формировании образа солдата Швейка
[1320].
Во время тюремного заключения у истоков Тока, под Самарой, где свирепствовали тиф, дизентерия и нагайка казаков, нахальный хозяин кабачка превратился в глашатая антиавстрийского сопротивления. Когда русские, которые с недоверием смотрели на непокорных подданных империи Габсбургов, разрешили создать чехословацкие объединения (1916), он поспешил вступить в них. В киевском журнале “Чехослован” замалчивали об “австрофилии” и обывательской трусости участвующих в сопротивлении, делая упор на славянофильскую направленность киевской организации в поддержку царя, у которой были разногласия с западниками Петербурга.
