Поведение объекта в магнитном поле характеризуется двумя величинами: Т1 означает время полного намагничивания ткани, помещенной в магнит, Т2 – время дефазировки протонов (фазового сдвига векторов их вращения) под воздействием резонансной радиоволны. Эти показатели называются временами релаксации, и, поскольку у каждой ткани они свои, за счет разницы обеспечивается контрастность изображения. У здорового мозга, помещенного в магнитное поле напряженностью 3 Тл, Т1 составляет 1300 миллисекунд для серого вещества и 830 миллисекунд для белого. Т2 у него еще короче – 80 миллисекунд, то есть магнитно-резонансный сигнал в здоровом мозге угасает очень быстро. У законсервированных образцов дельфиньего мозга, пролежавших в формалине десять – пятнадцать лет, Т1 сократилось до 350 миллисекунд. У мозга енота Т1 снизилось до 200 миллисекунд, а Т2 – до ничтожных 30 миллисекунд.
Сокращенные времена релаксации означают, что магнитный резонанс угасает мгновенно, и, если мы хотели уловить это мимолетное излучение, нужно было сканировать быстрее. Однако в МРТ все взаимосвязано. Чтобы сканировать быстрее, надо быстрее переключать градиенты. У нас был выбор: либо сканировать быстрее, либо повысить напряженность поля, но добиться того и другого одновременно аппаратура не позволяла.
Я просиживал за пультом томографа часами. Путем проб и ошибок задавал скорость сканирования (этот параметр обозначается как ТR – time of repetition, время повторения), а затем пытался подобрать максимальную мощность градиента, которую способна была выдержать аппаратура в этом режиме. Иногда томограф сразу обрывал сканирование, выдавая предупреждение, что мощность превышена. Иногда сканирование начиналось, но обрывалось через час или два. Меня это обескураживало.
Примерно через неделю такой возни мне показалось, что я, наконец, нащупал то вожделенное сочетание настроек, при котором можно извлечь из мозга сигнал, не спалив томограф. В изображениях по-прежнему оставалось много шума, но, если повторить процедуру многократно, можно усреднить результаты и влияние шума снизится.
Я отправил Лунду и Ланган письмо по электронной почте, сообщая, что мы готовы приступать к работе с мозгом тилацина.
Хотя о сумчатом волке написано немало, специалистов по этому виду можно пересчитать по пальцам. Двое уже упоминались – это палеонтолог Арчер и составитель базы данных по тилацинам Слайтхолм. Третий, Камерон Кэмпбелл, ведет замечательный сайт под названием The Thylacine Museum (Музей тилацинов), где собрано все с ними связанное – от истории вида до анатомии, а также идет неутихающая полемика о вероятности существования тилацина в наше время
[117].
Перелопачивая базы данных Слайтхолма и Кэмпбелла, я постепенно осознавал, что почти все сведения получены от очень узкого круга лиц, которых в большинстве своем уже нет в живых. Подлинным основоположником исследования тилацина как вида был Эрик Гилер, ирландский морской биолог, в 1947 году перебравшийся в Тасманию. Гилер допускал, что тилацины все же сохранились. Из материалов его экспедиций, из расспросов охотников и звероловов, которые хорошо знали сумчатых волков, складывалась подробнейшая история этого славного животного. Гилер скончался в 2008 году – через шесть лет после инсульта, который он перенес в экспедиции, посвященной тилацину.
Гилер считал, что сокращение численности сумчатых волков на материке, возможно ускоренное человеком, объяснялось в первую очередь климатическими изменениями. Еще шесть тысяч лет назад климат на материке был более влажным, благоприятным для растений, которыми кормились грызуны вроде валлаби. Тилацины охотились на травоядных, скрываясь в густом подлеске. Но около пяти тысяч лет назад климат начал становиться суше, приближаясь к современным условиям. Неуклонное исчезновение среды обитания привело в конце концов к исчезновению самого тилацина.
Перешеек, ведущий на Тасманию, ушел под воду в конце последнего ледникового периода и тем самым отрезал островную популяцию тилацинов от материковой. Тасмания расположена южнее, ближе к Антарктике, чем Австралия, и климат на острове более умеренный и разнообразный. На Тасмании среда обитания имелась на любой вкус – от дождевых лесов до высокогорных кустарников и всего спектра промежуточных вариантов. Идеально для тилацина.
Насколько известно исследователям, популяции тасманийских тилацинов жилось вполне вольготно – до прибытия английских поселенцев. Названная в честь голландского мореплавателя Абеля Тасмана, открывшего этот остров в 1642 году, Тасмания обрела недобрую славу как остановочный пункт на пути в южную часть Тихого океана. В 1773 году на якоре в защищенной бухте у юго-восточного побережья стоял один из кораблей экспедиции Джеймса Кука – «Эдвенчер», увековеченный впоследствии в названии бухты Эдвенчер-Бэй. Здесь же в 1789 году, следуя на Таити, ненадолго задерживался «Баунти» Уильяма Блая.
В судовых журналах никаких встреч с тилацинами не отмечено. Возможно, мореплаватели оставались на берегу и не углублялись в леса. Но это не помешало Эдвенчер-Бэй прославиться обилием пресной воды, а также разнообразием флоры и фауны. Первое упоминание о тилацине относится к 1805 году – это пресловутые рассказы о «тигре»
[118].
Первые поселенцы привезли с собой овец, чтобы разводить на мясо и шерсть. И если бы не эти злополучные овцы, может быть, сумчатые волки населяли бы тасманийские леса до сих пор. Но овцы оказались легкой добычей для всех островных хищников – собак, тасманийских дьяволов и тилацинов. Истребление овец представляло настолько серьезную угрозу для поселенцев, что за отстрел хищников была назначена награда. За тилацинов, которых поселенцы называли гиенами, награда полагалась самая крупная, в два раза выше платы за диких собак и дьяволов. Кроме того, за каждые последующие двадцать голов награда возрастала. Какой еще нужен стимул, чтобы очистить от них остров полностью?
[119]
Землевладельцы жаловались на набеги тилацинов вплоть до конца XIX века. Число зарезанных овец было явно преувеличено и, скорее всего, в большинстве случаев там постарались дикие собаки, однако фермеры винили тилацинов. Слухи о них распространялись самые нелепые, например что тилацины якобы сталкивают овец с утесов.
Тилацин был не единственным пострадавшим среди коренных обитателей. Другие хищники тоже стремительно исчезали, особенно «кошки», которые, как и тилацин, на самом деле относились к сумчатым (сейчас они называются «кволлы»). И хотя вознаграждение сыграло существенную роль, не менее критичной была утрата среды обитания. Леса вырубали под выпасы для коров и овец.
К 1930 годам тилацины встречались все реже и реже, и специалисты по охране природы уже записали вид в исчезающие. А когда в 1936 году скончался Бенджамин, охранять стало некого. Призывы к созданию заказников не находили отклика
[120]. Отчасти здесь играло роль невежество – нежелание поверить, что тилацин действительно вымер. Тасманийские лесные дебри обширны, поэтому многие допускали, что где-то в глуши сумчатые волки водятся по-прежнему. Тем более что сообщения о виденных тилацинах продолжали поступать.
