Элисон и сама принадлежала к сумеречным: больше всего ей нравились рассветы и закаты. Именно в эти часы она обычно ходила ухаживать за обитателями зоопарка.
Она вспомнила тилацинов. «Тигры» эти появлялись в зоопарке случайно, невозможно было предсказать, когда очередной зверолов притащит угодившего в капкан зверя с покалеченной лапой. Элисон с отцом принимали сумчатых волков всегда и не жалели сил на выхаживание.
Тилацины – создания нервные и, когда тревожатся, издают неприятный запах. Чтобы привыкнуть к Элисон, им обычно требовался не один месяц, но в конце концов они усваивали распорядок зоопарка: утром выпускают из логова в вольер, днем кормят, вечером запускают в логово. Поесть они любили. При всей своей осторожности и недоверчивости, когда кормежка (кроличьи тушки, говяжьи отрубы) запаздывала, голодные тилацины не стеснялись выразить недовольство. Сумчатый волк требует еды особым кашляющим лаем, напоминающим отхаркивание туберкулезника.
Да, умиления тилацины не вызывают и полюбить их довольно тяжело. Но это не давало права большинству брезговать ими и лепить на них ярлык тупых сумчатых. Элисон сочувствовала «тиграм». Она тоже испытала на собственной шкуре, что это такое, когда с тобой несправедливо обходятся узколобые власть имущие. Другого такого специалиста на должность руководителя Хобартского зоопарка еще поискать. А она вынуждена торчать тут, заваривать чай, вместо того чтобы заботиться о животных.
Как там, интересно, сейчас тилацины, не забывают ли их покормить…
Дневная жара скоро пошла на убыль. Стоял ранний сентябрь, и к четырем часам солнце уже клонилось к горе Веллингтон. Вскоре весь Хобартский зоопарк вместе с людьми и животными погрузится в тень.
Фотон, родившийся на солнце восемь минут назад, отразился от пылинки в атмосферных слоях над Индийским океаном и направился к заливу Сэнди-Бэй. Срикошетив от дверцы логова тилацина, он проскользнул на последнем отрезке своего пути сквозь тончайшие мембраны в коже века и впечатался в сетчатку. Там, создав крошечный химический взрыв с высвобождением остатков энергии, он послал сигнал в мозг тилацина.
«Просыпайся».
Сумчатый волк, заморгав, открыл глаза. Какое облегчение, солнце уже не слепит. Зрачки расширились в приглушенном свете. Тилацин огляделся, проверяя, не движется ли кто поблизости. За сотню миллионов лет эволюции его зрительная система идеально приспособилась к тому, чтобы отслеживать движение на горизонте. Но сейчас тилацин увидел лишь кенгуру, прыгающих по своему загону. Их запах ударил в ноздри, пробуждая голод. Тилацин уже не раз наблюдал за ними и принюхивался, но охотиться на них – только силы зря тратить.
Не видя вокруг никакой подходящей дичи, он закашлял. Раньше на этот зов всегда приходила двуногая. И бросала ему какую-нибудь тушку. Иногда ему везло, и тушка оказывалась совсем свежая: когда он разрывал зубами грудную клетку и брюшину, кровь хлестала потоком. Но обычно это был просто кусок лежалого мяса.
Голод становился невыносимым. А вчера кормили? Тилацин не помнил. Это не значит, что не кормили. Он просто не помнил. Фекалий вроде нигде нет. Кажется, все же не кормили.
Он покашлял еще. В отдалении послышались голоса двуногих, но мясом и в этот раз не пахло. Предприняв еще несколько безуспешных попыток привлечь внимание, тилацин улегся на землю.
Температура стремительно падала. Сумчатый волк погружался в сон.
Он дома.
Он прожил здесь всю жизнь, с тех самых пор как выбрался из материнской сумки. Во Флорентийской долине еще не рассеялся предрассветный туман, утренние сумерки окутывали приятной, незябкой прохладой.
Со своего наблюдательного поста на гребне тилацин скользил острым взглядом по верхушкам огромных эвкалиптов, рассекающих туман. В жилах бурлила молодая кровь. Он зевнул во всю внушительную пасть, глубоко втягивая воздух и отлавливая витающие над долиной запахи. Да, все они тут – валлаби, вомбат, тасманийский дьявол.
Спустившись по склону, он беззвучно скользнул под полог леса. Другие сумеречные обитатели сейчас либо просыпаются, либо возвращаются после ночных похождений. Спешить незачем. Тилацины свою добычу выслеживают. Зачем гнаться за кем-то, если благодаря полосатой шкуре можно подкрасться незаметно, словно в плаще-невидимке.
Неслышно пробираясь сквозь подлесок, он уловил в папоротниках едва заметное движение. Ветра нет, значит, шевелится какой-то зверь. Такой же сумчатый волк? Вряд ли. Он уже которую неделю не встречал своих.
Сделав мысленную пометку насчет этих папоротников, тилацин направился дальше. С каждым шагом он слегка забирал в сторону, отклоняясь от прямой и идя по дуге, которая в свою очередь постепенно сужалась в спираль. Наконец впереди показалась спина маленького валлаби – филандера, пасущегося в низкой траве под миртом.
Тилацин прыгнул на валлаби и сжал челюсти у него на горле раньше, чем коснулся земли. Валлаби даже пискнуть не успел. Распоров добыче брюхо, тилацин принялся поглощать внутренние органы.
А потом, уверенный и сильный, твердой поступью двинулся дальше, оставив выпотрошенную тушку тасманийским дьяволам.
Последний известный сумчатый волк, или тилацин – Thylacinus cynocephalus, умер 7 сентября 1936 года. Неделей позже лаконичная отметка о его смерти появилась в реестре Городского совета Хобарта: «Суперинтендант национального парка доложил о кончине сумчатого волка вечером понедельника седьмого числа текущего месяца. Тело передано в музей»
[111]. Впоследствии его будут называть Бенджамином, но при жизни никакой клички ему не дали.
Тогда никто еще не подозревал, что это окажется последний официально зафиксированный тилацин. По международным природоохранным стандартам, вид считается вымершим, если его представителей не находят в течение пятидесяти лет. Поэтому в 1986 году тилацина перевели из разряда вымирающих в исчезнувшие. Однако площадь диких территорий в Тасмании и сейчас принадлежит к числу самых обширных в мире, поэтому многие полагают, что где-то в дебрях буша по-прежнему могут водиться тилацины.
Но пока желающим увидеть сумчатого волка остается довольствоваться трехминутным замыленным черно-белым роликом, запечатлевшим тилацина в зоопарковом вольере
[112]. Я смотрел это немое кино почти столетней давности – и слышал живой голос тилацина. Внешне волк и вправду больше похож на собаку, чем на тигра, однако от собак этого потомка древнего рода сумчатых отделяют сто миллионов лет эволюции. Разумеется, в данном случае мы имеем дело не более чем с конвергентным сходством, но я невольно задумался: может быть, тилацин напоминал собаку не только внешне? Что, если мышление и поведение у них тоже во многом совпадали?
