К неразрешенному пока вопросу о противопоставлении совокупных и частных характеристик добавлялся еще один: понимают ли собаки, что слова обозначают предмет? В большинстве языковых тестов фигурируют существительные, которые человек без труда опознает как наименование объектов. Это понимают даже двухлетние дети. Но что, если слово «еж» Келли воспринимала не как существительное, а как некую глагольно-объектную конструкцию – «найди ежа»? Разница вроде бы незначительная, но, чтобы наладить общение с животными, необходимо выяснить, как они расценивают слова – как обозначение действий или как обозначение предметов.
Собаки легко обучаются командам. Но команда подразумевает действие. Втолковать собакам, что слово может обозначать предмет, оказалось гораздо сложнее, чем научить их выполнять определенное действие по вербальному сигналу. Может быть, большинство собак просто не понимают, что слова могут относиться к предметам
[90]. В конце концов, для собаки единственный способ продемонстрировать понимание слова – вступить в какое-то взаимодействие с объектом. Собака может воспринимать слово как команду что-то сделать.
Это, в общем-то, не удивительно. Все-таки мозг нужен животным для того, чтобы действовать. Даже собак, которые первыми из животных начали жить с человеком и потому с наибольшей вероятностью способны понять наш язык, отбирали именно за рабочие качества, то есть действие. Они не разговаривают и не читают книг.
Пока только Чейзер продемонстрировала документально подтвержденное понимание разницы между существительным и глаголом. Однако даже при таком феноменальном словарном запасе она не продвинулась дальше понимания простых комбинаций «предмет + действие», поскольку ничего иного она не показала. По сути, Чейзер освоила простейший пиджин.
Пиджин – явление частое. Он возникает там, где имеется потребность в общении у людей, не владеющих языком друг друга. Грамматика у пиджинов крайне примитивная, или ее нет совсем, а лексика включает слова из материнских языков и их искаженные варианты. В отличие от полноценного языка, порядок слов в пиджине обычно не важен. Лингвист Рэй Джекендофф утверждает, что именно пиджин был первой ступенью в формировании человеческого языка
[91]. Не исключено, что у собак в процессе одомашнивания развивались аналогичные способности.
Способности к пониманию на уровне пиджина демонстрируют не только собаки в лице Чейзер. Рон Шустерман обучил морскую львицу Роки сотням сочетаний «глагол + существительное» и даже обозначениям цвета и размера
[92]. Бонобо по кличке Канзи тоже накопил впечатляющий словарный запас из существительных и глаголов, однако не подавал никаких признаков понимания синтаксиса.
Умение усваивать что-то сложнее пиджина пока обнаружилось только у дельфинов. Начиная с революционных попыток Джона Лилли наладить с ними коммуникацию, постепенно растет массив данных, подтверждающих наличие у китообразных высоких языковых способностей
[93]. В 1980-х годах две афалины, Феникс и Акеакамаи, освоили гораздо больше, чем сочетание «предмет + действие». Инструкторы показали, что дельфины понимают порядок слов и атрибутивные конструкции, то есть воспринимают слова как символы. В ходе дальнейшей работы обнаружилось, что Акеакамаи понимает и простые грамматические правила – или, по крайней мере, распознает нарушение синтаксиса
[94].
Но какой объем смысла способен осилить мозг животного? Для полноценного владения языком требуется наличие в мозге структур, обеспечивающих не только выучивание большого количества слов, но и умение правильно связывать их между собой. Самая, пожалуй, важная функция языка – обмен мнениями. Для этого собеседники должны понимать, что слова могут обозначать действия, предметы или и то и другое. Опыт Чейзер, Роки и Акеакамаи показывает, что некоторые животные осваивают довольно много слов и даже ряд логических правил, однако дается им это с огромным трудом. Чтобы разговаривать с животными, нам, людям, нужно осознавать ограничения со стороны собеседника.
Возьмем, например, имя.
Имена собственные – это существительные, обозначающие определенного человека, животное, организацию, место и так далее. С помощью имени мы уточняем, о каком представителе огромного человечества идет речь. Кроме того, мы знаем, что наше собственное имя выделяет нас как личность из общей массы, служит маркером нашего самосознания. Разумеется, сами о себе в третьем лице мы обычно не говорим, но, слыша свое имя от кого-то другого, преобразуем его мысленно в «я», «меня» и так далее.
Но как воспринимают имена животные? Если у животного отсутствует способность осознавать слова как символы, маловероятно, что оно трансформирует свою кличку в элемент самосознания. Скорее всего, оно просто усваивает, что определенное сочетание звуков сулит нечто интересное, поэтому на него хорошо бы отреагировать. Внимание Келли обеспечено любому, кто ее окликнет, у меня никогда не возникало ощущения, что кличка для нее равнозначна «я».
Функцию клички как сигнала для привлечения внимания подтверждает и опыт дрессировщиков. «Келли, сидеть!» действует более эффективно, чем «Сядь, Келли!» Человеку не составляет труда распознать равнозначность обеих фраз (хотя первая больше похожа на приказ, а вторая ближе к просьбе). Келли лучше реагирует на первую, поскольку кличка привлекает ее внимание к действию, которое необходимо выполнить. А обратный порядок требует от нее вспомнить, какое действие скрывается за словом, предшествующим кличке.
Казалось бы, ничего особенного, для нас многое из этого в порядке вещей. Но, если мы хотим заложить основы общения с животными, нужно говорить так, чтобы нас понимали. Я немало писал о сходстве между мозгом человека и других животных, но в том, что касается языка, приходится признать фундаментальную разницу.
Я прихожу к выводу, что коммуникацию с животными наладить можно, однако пропускная способность у этого канала будет низкой. Максимум, на что имеет смысл надеяться, – это простые конструкции типа «действие + объект». Большинству животных, скорее всего, не хватит ресурсов мозга, чтобы уловить разницу между подлежащим и дополнением в предложении. И хотя самоощущение у многих животных имеется, оно, вероятнее всего, чисто физическое. Собака, скажем Келли, ощущает собственное тело и его границы. Она не перепутает себя с другой собакой. Но вряд ли она связывает свою кличку со своим физическим или психическим «я».
