– Мне плевать, – отвечаю я и приникаю к его губам. – Ты мне слишком сильно нравишься. Забыл?
Целую его в ямочку на щеке, а потом в губы, думая о том, что он и впрямь идеален – возможно, не во всем, но именно в том, что для меня так важно. Я чувствую невероятное облегчение, когда он отвечает на мой поцелуй. Мысли, преследовавшие меня последние четыре дня, лопаются, как мыльные пузыри, и растворяются в воздухе одна за другой.
– Ты мне тоже слишком сильно нравишься, – признается он.
– По-прежнему нравлюсь?
– По-прежнему, – подтверждает он с широкой улыбкой. – Просто до безобразия сильно.
Навечно внутри
Эмили постукивает по свободному месту рядом с собой, приглашая меня сесть, и я сажусь. Украдкой бросаю взгляд назад, на диван, на котором мы с Кэролайн сидели в прошлый четверг, на Ночном Собрании, но уже не жду, что она появится. Сегодня весь диван занял Кэмерон.
– Нам очень не хватало тебя в понедельник, – говорит Эмили. – Ты как, все хорошо?
– Ага. – Наблюдаю за Эй-Джеем, который опускается на свое излюбленное место на оранжевом диване. Он замечает мой взгляд. – Были кое-какие трудности, но теперь все в порядке. – Тянусь за желтым блокнотом и кладу его рядом с собой на подушку. Эмили держит салфетку – видимо, на ней написано стихотворение, которое она будет читать.
– Как мама? – спрашиваю я.
Эмили избегает смотреть мне в глаза.
– На выходных приехала домой.
– О, это чудесно! – с энтузиазмом восклицаю в ответ. Но Эмили качает головой и накручивает салфетку на палец.
– Дома теперь настоящий хоспис, – говорит она, и у меня внутри все обрывается.
– Ох, Эмили, очень сочувствую.
– Папа так радовался ее возвращению, называл это большим событием, будто это что-то хорошее, но… Что я, разве не знаю, что такое хоспис? – Она подгибает одну ногу под себя и поворачивается ко мне. – Всю гостиную полностью переделали, и теперь она совершенно не похожа на ту комнату, которую мама сама обставляла. Кругом стоят аппараты, эта жуткая кровать придвинута к самому окну, будто специально, чтобы соседи все видели. Но это «прекрасно», – саркастично подмечает она. – Потому что теперь мама сможет смотреть из окна на свой любимый сад.
Эмили кладет локти на спинку дивана, подпирает щеку ладонью и продолжает:
– Я старалась сохранять радостный вид, потому что знаю, как это важно для папы, но теперь приходить после школы домой – настоящая пытка. – Как только она договаривает последние слова, глаза у нее испуганно округляются, а лицо заливается краской. Она зажимает рот руками. – Какой кошмар. Как я могла такое ляпнуть?
Представляю себе ее симпатичный, нарядный домик с качелями, представляю вид, который целыми днями видит из окна ее мама… Невозможно вообразить, насколько мучительно для Эмили заходить в эту нарядную голубую дверь и видеть маму, которая лежит дома и медленно умирает.
Эмили отворачивается от меня и с отвращением мотает головой.
– Господи. Это каким человеком надо быть, чтобы так сказать о собственной матери?
Я и сама часто задаю себе похожие вопросы. Они бывают довольно опасны, потому что порой заставляют мысленное торнадо резко сменить курс и стать еще более болезненным и разрушительным. В такие моменты у мамы и Сью всегда находятся для меня нужные слова, и теперь я говорю их Эмили.
– Хорошим человеком. – Она ловит мой взгляд и слабо улыбается. – Человеком, который искренне любит свою маму и которому тяжело видеть, как она страдает.
Слегка выпятив нижнюю губу, Эмили медленно выдыхает, словно остужая свое лицо.
– Спасибо, – шепчет она, глядя в потолок.
Вдруг мне в голову приходит одна мысль, и я тут же ее высказываю, не тратя время на обдумывание.
– Приходи ко мне в гости после уроков. Поговорим. Или посочиняем вместе. Или послушаем музыку. Не будем ни о чем плохом ни говорить, ни писать, ни думать.
– Ну не знаю… – неуверенно отвечает она, опустив глаза и нервно пощипывая ногти. – Папа любит, когда я прихожу домой сразу же после школы.
Киваю на ее телефон, который лежит рядом экраном кверху.
– Он позвонит, если ты вдруг понадобишься. И я довезу тебя до дома за десять минут. – Эмили явно обдумывает мое предложение. – Можешь даже остаться на ужин, если хочешь. Моя мама ужасно готовит, так что тебе придется сделать вид, будто еда пришлась тебе по вкусу, но зато папа – замечательный собеседник, а еще у меня очень забавная сестренка.
Заставляю себя замолчать на случай, если Эмили неприятно и тяжело слушать мою болтовню о семье. Но она поднимает взгляд и говорит:
– Звучит мило и так… – она ненадолго замолкает, подыскивая правильное слово. – Нормально.
Нормально.
Она права. Это и впрямь звучит «нормально». Возможно, моя жизнь не идеальна, мозг то и дело норовит сыграть со мной злую шутку, а мысли не поддаются контролю, но теперь, задумавшись об этом, я понимаю, что в остальном мне посчастливилось жить настолько нормально, насколько это вообще возможно.
Смотрю на Эмили и думаю, смогу ли помочь ей так, как помогла мне Кэролайн. Отплатить добром за ту помощь, которую оказали мне.
Посмотрим. Но если сегодня Эмили придет ко мне в гости и я пойму, что она хочет поговорить, то начну задавать ей вопросы, а ответы буду выслушивать так же внимательно, как выслушивала меня Кэролайн; дам ей выговориться, пока она не выскажет все, что у нее на душе. Если захочет, помогу написать душевное стихотворение о маме. Чтобы оно было позитивным и его можно было бы прочесть. Если выдастся подходящий момент и понадобится смена темы, я поведаю ей свои тайны. Расскажу об ОКР, о Психо-Сью, о Кэролайн и числе три, расскажу все без исключения.
Видит ли она по моим глазам, как сильно мне хочется стать ее другом? Что-то в выражении ее лица меняется, оно озаряется – никогда еще ее такой не видела.
– Знаешь, с удовольствием! – отвечает она.
– Ну что, кто первый? – спрашивает Эй-Джей со своего места неподалеку от сцены.
Оглядываю всю комнату. У Сидни в руке какая-то обертка, и она сама радостно «пританцовывает», сидя на своем месте, но на сцену не идет. Эмили сидит с салфеткой в руках, она явно еще не готова выступать. Джессика и Кэмерон тоже сидят с листами бумаги, однако и они не спешат на сцену.
– Я, – вызываюсь и, не успев толком обдумать свое решение, встаю, поднимаюсь на сцену и сажусь на стул. Открываю блокнот на нужной странице. – Это стихотворение я сочинила во вторник в…
В горле вдруг пересыхает. Делаю глубокий вдох, закрываю блокнот и обвожу взглядом каждого из присутствующих. Мне вспоминается первый раз, когда я поднялась на сцену, смотрела с нее на совершенно незнакомых мне людей и очень переживала, не зная, до какой степени могу перед ними раскрыться.
