Как хорошо, когда ты рядом —
Тихо, безмятежно.
И на душе спокойно так.
Ничто ум не тревожит.
Меня спасаешь от меня же.
Стой.
Пожалуйста, еще страничку!
Ладно?
Кэролайн вскакивает и начинает громко хлопать в ладоши и улюлюкать. Она так мною гордится, что меня распирает от радости. Я и сама начинаю немного собой гордиться.
Я справилась. Теперь они так-скажем-в-курсе моего безумия.
И тут на сцену поднимается Эй-Джей и протягивает мне свою папку. Если мое стихотворение его и удивило, он умело это скрывает. Пока он набрасывает гитарный ремень на плечо и поправляет инструмент, я пролистываю его песни и останавливаюсь на одной из первых страниц.
Достаю ее из стопки и передаю ему.
– Садись, – говорит он с дерзкой улыбкой. – Я в любом случае сыграю эту песню, что бы ты там ни выбрала.
Спускаюсь со сцены, забрав с собой его тексты. Он тут же начинает перебирать струны, а я сажусь на его оранжевый диван, вместо того чтобы вернуться на свое место рядом с Кэролайн.
– Черт! – тихо ругается он, взглянув на бумажку с текстом песни, которую должен спеть. А потом переводит взгляд на меня. Щеки у него пунцовые, он нервно теребит бумагу. Впервые вижу его таким взволнованным, во всяком случае, в «Уголке поэта».
Наблюдаю за ним и прихожу в еще большее замешательство, когда он снимает гитару и возвращает ее на место, а потом выходит вперед, к краю сцены, оставив позади стул, на котором обычно сидит, и замирает.
– Это не песня, а стихотворение, – сообщает он и несколько раз подпрыгивает на месте и встряхивает руками. – Как вы это делаете? Я без гитары себя голым чувствую! – Мы дружно смеемся над его шуткой, пока он выбирает удобное положение и медленно выдыхает. – Ну что ж, начнем. Стихотворение называется «Мысли о тебе». Я сочинил его некоторое время назад в своей комнате. – Говоря все это, он не сводит с меня глаз.
Когда ты ушла,
Я смотрел на дорогу,
Видел ее пустоту
И думал, вернешься ли ты.
Когда ты ушла,
Вспоминал я вопросы твои,
Себя ругая за резкость и глупость,
И думал, не испугалась ли ты.
Когда ты ушла,
Вспоминал я, как нежно касался тебя,
Бережно, будто любимой гитары,
И думал, что зря не посмел тебе подарить поцелуй.
Когда ты ушла,
В комнатушке своей
Я вспоминал все, что ты мне сказала,
И думал о том, о чем ты умолчала.
Когда ты ушла,
Я сидел в тишине,
От непостижимой страдая тоски,
И думал, вернешься ли ты.
Он опускает руки.
– Думаю, теперь всем понятно, почему я пишу песни, а не стихи.
Все неотрывно смотрят на него под впечатлением от стихотворения, гадая, кому же оно посвящено, а он по-прежнему не сводит с меня глаз, и ямочка на его щеке проступает куда отчетливее, чем раньше.
Нервно оглядываю комнату и вижу, как все постепенно понимают, в чем соль. Лицо Челси озаряется. Эмили выразительно показывает пальцем то на Эй-Джея, то на меня. Сидни ахает с притворным удивлением.
Эй-Джей спускается со сцены, садится рядом, обнимает меня за плечи.
– Ну вот, теперь они обо всем знают, – шепчет он мне на ухо.
– Уверен? – со смехом спрашиваю я, утыкаясь ему в плечо.
– Прости. Ужасно вышло.
– Да нет, замечательно на самом деле.
– Ты на меня не сердишься?
– Конечно нет! – Я быстро целую его, и вокруг нас тут же раздаются свист и улюлюканье.
А потом возникает неловкая ситуация. Все поспешно начинают собирать сумки и блокноты и идут к двери.
– Погодите! – Эй-Джей поднимается с дивана. – Разве все прочитали стихи?
– Все, кроме Кэролайн, – уточняю я, показывая на подругу. Но Эй-Джей, кажется, совсем меня не слышит. Он уже достал из-под рубашки ключи и направляется к двери, чтобы ее отпереть. Кэролайн мотает головой, давая понять, что отнюдь не расстроена. Ей все равно совсем не хотелось читать.
Мы все вдевятером тихо поднимаемся по лестнице, пересекаем сцену и выходим из театра. Все прощаются и разбредаются кто куда, но мы с Эй-Джеем не спешим уходить.
Обнимаю его за шею и поднимаю на него глаза. Меня переполняет ощущение полной эйфории. Жизнерадостности. Такое чувство, будто мы вернулись в бассейн и плаваем в нем, целуемся, болтаем, смеемся. Мы одни, и вокруг никого. Мы больше не держим нашу любовь в секрете. Невероятно.
– Подвезти тебя домой? – спрашиваю я, ныряя пальцами ему в волосы. – Сможешь понаблюдать, как я уезжаю, и проверить, не залезу ли я тайком к тебе в спальню.
– А у тебя есть такие планы? – спрашивает он, опустив ладони мне на талию.
– Само собой, – заверяю я. Трудно сказать, откуда во мне взялась эта уверенность, но она кажется чем-то очень правильным.
– Что ж, хорошо. – Он расстегивает мою куртку до самого низа и вновь обнимает и притягивает к себе – на этот раз гораздо крепче. А потом целует – нежнее и жарче, чем в прошлый раз, а я обвиваю руками его шею и думаю о том, как было бы здорово, если бы этот поцелуй никогда не заканчивался. Даже представить себе не могу, как отвезу Эй-Джея домой, пожелаю доброй ночи и уеду.
– Слушай… – шепчу я, и голос у меня дрожит, но совсем не от холода. – Кажется, мы забыли погасить лампы.
– Правда? – спрашивает он между поцелуями.
– Ага.
– Хм. Лично я ни о чем не забыл, – признается он, и я чувствую губами его улыбку и улыбаюсь в ответ.
– Я тоже.
* * *
Всякий раз, когда я задумывалась о сексе, первый раз представлялся мне пугающим и неприятным. Я ожидала, что он будет полон неловкости, неумелой возни с презервативом, думала, что, когда все закончится, мы молча оденемся, не зная, что друг другу сказать. Представляла первый раз какой-то неприятной процедурой, которую надо перетерпеть.
Но пока что все складывается совсем по-другому.
Эй-Джей целует меня в лоб.
– Прекращай думать, – шепчет он.
– А я и не думаю, – отвечаю я, но это, разумеется, ложь. Не думать я попросту не умею.
– Еще как думаешь. У тебя весь лоб в морщинках. – Он вновь целует меня, и я чувствую, как мышцы расслабляются. – Сэм, мы ведь можем этого и не делать.
Мы лежим на оранжевом диване, покрытом пледом; наша одежда валяется на полу неровной горой. Эй-Джей уже «разобрался» с презервативом. Я искренне хочу этого. По правде сказать, мы уже начали.
