Она поднимается на сцену. Потом присаживается на стул и обводит присутствующих взглядом.
– Стихотворение посвящается моей подруге Эмили. Которой, уверена, еще не доводилось вкушать бесподобные сладости от Тетушки Энн.
Эмили то и дело трет глаза, но, услышав слова Сидни, отрицательно качает головой и смеется.
– Стихотворение называется «Кренделогика», и вас, наверное, не удивит, что написано оно было в гостях у моей любимой «Тетушки»! – Она снова громко хлопает по обертке.
У «Тетушки Энн» я всегда покупаю
сочные, сладкие, славные
кренделечки. Колечки красивые эти
и безупречные бантики
восхитительным вкусом всегда
мне радуют рот,
но диету мою добивают.
Сидни приподнимает край юбки и делает реверанс, пока все восторженно аплодируют и свистят. А потом смотрит на Эмили.
– Тебе лучше, дорогая?
– Гораздо.
– Принесу тебе завтра сладких наггетсов со вкусом корицы. Вредные покупные вкусняшки лечат все на свете.
Услышав последнюю фразу, морщусь. Очень сомнительно, чтобы сладости лечили рак. Но Эмили посылает Сидни выразительный воздушный поцелуй, ясно давая понять, что ее подобные слова ничуть не обидели.
Сидни намазывает обертку клеем и слезает со сцены. Затем передает ее Эмили.
– Не найдешь ли местечка для этого шедевра аллитерации?
Эмили с улыбкой приклеивает стихотворение рядом со своим, посвященным маме. Сидни садится со мной на один диван.
– Ну как, ничего?
– Великолепное стихотворение. Это и впрямь лучшая твоя работа.
– Спасибо. Мне тоже так кажется.
Со сцены вдруг слышится гитарный аккорд, который тут же приковывает к себе мое внимание. Я еще не до конца пришла в себя после стихотворения Эмили, а тут еще и Эй-Джей! Он прислонился к высокому стулу, на плече у него темнеет ремень от гитары, которую он держит с уверенностью настоящего музыканта, из-за чего у меня кружится голова.
Он перебирает струны – совсем как в тот день, когда мы оказались у него в спальне, но мелодия мне незнакома.
– За последние недели я не написал ничего нового, – признается он. – Сам не знаю почему. Как-то не хотелось.
Сегодняшний день и так был полон переживаний, но от слов Эй-Джея мне становится еще тяжелее. Мой желтый блокнот уже почти весь исписан – и все благодаря ему. Все мои стихи и мысли только о нем. Неужели ему совсем не хочется написать обо мне?
– Несколько недель назад один друг напомнил мне об этой песне, – говорит он, а его музыка тем временем наполняет собой всю комнату. – Мне всегда она нравилась, но я не умел ее играть, а когда научился, почувствовал нечто вроде освобождения. Почувствовал себя… Гораздо спокойнее, что ли.
Мелодия, которую он играет, меняется, и потихоньку я начинаю узнавать в ней первые аккорды «Брон-И-О». Хватаюсь за край подушки и сжимаю его.
– Вы все знаете, что я очень люблю слова, но эта песня напомнила мне о том, что порой они не нужны. – Он садится поудобнее и повторяет те же аккорды, а за ними и несколько новых.
Он прикрывает глаза и слегка покачивает головой в такт мелодии. А потом смотрит прямо на меня. Ему, как и этой песне, не нужны никакие слова: все его чувства отражаются на лице.
Он играет эту песню для меня.
Эй-Джей едва заметно улыбается и отводит от меня взгляд, пока никто не заметил.
Когда затихает последняя нота, мы все встаем и начинаем громко кричать и хлопать, а Эй-Джей своим привычным соблазнительным движением проворачивает гитару вокруг себя и достает из кармана обрывок бумаги.
– Я записал мелодию, – поясняет он. Даже ноты у него получаются с сильным, узнаваемым наклоном.
Он спускается со сцены и направляется к Эмили. Берет ее лицо в ладони и говорит ей что-то, но слов с моего места не разобрать, а потом она показывает на маленькое свободное местечко рядом с ее стихотворением.
– Приклей туда, – просит она.
Не могу отвести от него глаз. Он так добр к ней. А она смотрит на него с такой поразительной благодарностью.
Эй-Джей приклеивает к стене свой листок. Потом заключает Эмили в объятия, и она приникает к нему. Слышу ее рыдания и судорожные всхлипы. Эй-Джей обнимает ее крепче.
Эбигейл встает со своего места и прижимается к ним обоим. Потом ее примеру следуют Джессика, Кэмерон и Челси. Сидни хватает меня за руку, и мы тоже присоединяемся к общим объятиям. Рядом со мной встает Кэролайн. Одну руку она кладет на спину Челси, а другую – на плечо Джессике.
Подхожу поближе к Кэмерону и крепче обнимаю Сидни. По щекам у меня текут слезы, сердце щемит – а все из-за девушки, с которой я каких-то три месяца назад еще даже не была знакома.
Оглядываюсь на Кэролайн. Она широко улыбается и произносит одними губами:
– Я же тебе говорила.
Это же хорошо
Мы сидим у меня в гостиной, на ковре, и делаем уроки на кофейном столике, как вдруг Эй-Джей разворачивается ко мне, проводит рукой по моей спине и начинает целовать меня в шею.
– Сэм, – шепчет он.
– Да?
– Мне кажется, пора раскрыть нашу тайну.
Становится ясно, что это вовсе не начало привычных ласк, когда мы, доделав уроки, заваливаемся на коврик у меня в гостиной (а за последние две недели такое случается почти каждый день). Не знаю, что сказать, поэтому просто целую Эй-Джея, но думаю в это время о своем. Меня вновь захлестнул мысленный ураган, почти как в тот день, когда я чувствовала себя виноватой перед Кэролайн, только еще хуже.
Эй-Джей совсем не похож на парней, с которыми встречаются члены «Восьмерки». Популярным его не назовешь. В отличие от своего подтянутого и активного брата, который пользуется всеобщей любовью, несмотря на юный возраст, Эй-Джей спортивной фигурой не отличается. Одевается он тоже совсем не так, как наши модные спортивные друзья, и особенно странно выглядит его шапка (которая лично мне кажется очень сексуальной). Он ходит по кампусу, опустив голову, избегает болтовни, обедает в обществе всего двоих человек – своих единственных близких друзей, Кэмерона и Эмили.
И хотя на самом деле Эй-Джей совсем не такой, со стороны он выглядит именно так.
Он тянется ко мне, обнимает за талию и сажает к себе на колени, а я обхватываю ногами его бедра, обнимаю его за плечи и запускаю пальцы ему в волосы. Я смотрю на него, и он предстает передо мной таким, какой он есть на самом деле – немного взлохмаченным, но прекрасным и снаружи и внутри.
– Есть одна причина, по которой, как мне кажется, пора перестать скрываться, – говорит он.
– И какая же? – с любопытством спрашиваю я.
