– Ну вот! – обрадовался Уильям. – Значит, у него магазинчик комиксов.
И он вздохнул с облегчением. Но конструкция, выстроенная с таким трудом, рухнула. Приходилось смотреть правде в глаза. А правда заключалась в том, что он доверил ключи от квартиры, а главное – благополучие кота, которым она дорожила как зеницей ока, совершенно незнакомому типу. Лора, присев на край постели, вскрыла конверт и стала читать письмо, содержание которого Уильям мог бы пересказать без запинки.
Уважаемая Лора Валадье!
Простите меня за то, что я столь беспардонно вторгся в вашу жизнь. Я нашел на улице вашу сумку и захотел вернуть ее владелице. Дальнейшие события развивались практически помимо моей воли.
Я знаю, что вы сейчас чувствуете себя значительно лучше. Я решил, что не стану с вами встречаться. Я и так зашел слишком далеко. Как пишет любимый вами Патрик Модиано в «Печальной вилле»: «Есть такие загадочные существа, всегда одни и те же, что несут свою вахту на каждом перекрестке нашей жизни». Наверное, я невольно стал одним из таких часовых.
Всего вам доброго. Прощайте.
Лоран
На покрывале постели валялись извлеченные из сумки вещи. Вокруг них, с интересом принюхиваясь, расхаживал кот. Все то, с чем она в душе распростилась, потеряв всякую надежду когда-либо найти, лежало перед ней. Первым, что она нащупала, сунув руку в сумку, оказалось латунное карманное зеркальце с птицами – бабушкин подарок на восьмой день рождения. «Пусть в этом зеркальце опять отражается хорошенькая барышня», – сказала ей тогда бабушка. Это был первый в ее жизни по-настоящему красивый подарок, и больше она с ним не расставалась. Затем она достала брелок с ключами – кулон в виде металлической пластинки с ее именем, написанным египетскими иероглифами, – подарок за работу по реставрации дворца в Каире; цепочка порвалась полгода назад, и она своими руками переделала кулон в брелок, воспользовавшись ювелирными плоскогубцами, позаимствованными в мастерских Гардье, и прикрепив его к кольцу для ключей. Она провела пальцем по мелким трещинкам на позолоченной зажигалке, когда-то принадлежавшей ее матери, – Лора постоянно носила ее с собой, приходя на помощь курящим друзьям, когда те просили огоньку. Она вытащила зажигалку и крутанула колесико – вспыхнул язычок пламени. На дне сумки нашлись три камешка. Маленький белый – она подобрала его летом 2002 года на Кикладах, точнее говоря, на острове Антипарос, куда ездила вместе с Ксавье. Длинный серый она нашла в парке Эдинбурга четыре года назад. Круглый черный привезла то ли из Бретани, то ли с юга Франции – она уже сама точно не помнила. Записная книжка, ручка «Монблан», которой писал Ксавье. Заколка с голубым матерчатым цветком – она купила ее в 15 лет, перед тем на протяжении нескольких недель с вожделением разглядывая в витрине магазина. Пластмассовая заколка ни разу не ломалась, свидетельствуя о высоком качестве товаров фирмы «Кандис-Ботэ». Пара красных игральных костей – ее талисман, приобретенный в Лондоне лет пять назад в специализированной лавке; она порой бросала их, когда надо было принять важное решение. Губная помада «Коко-Шайн» от Шанель – красна я, кораллового оттенка. Рецепт сладкого мяса, вырванный из журнала «Эль», – она ждала очереди к зубному, и дверь кабинета открылась ровно в тот миг, когда она вырывала из журнала страницу; врач, конечно, это заметил, но не сказал ей ни слова. «Ночное происшествие» Патрика Модиано. Она открыла книгу на титульной странице. Извините… Мне очень неловко, что я подхожу к вам на улице… Я никогда так не делаю, правда, никогда, но… Вы ведь Патрик Модиано? Э-э… Да… Но… Ну да. Мобильник исчез, но остался зарядник. Кошелек тоже пропал, зато общая тетрадь в красной обложке была здесь. Лора открыла ее. Пробежала глазами страницы, которые заполняла в метро или на террасе кафе пришедшими в голову мыслями. «Я люблю…» и «Я боюсь…» Напоминание купить Бельфегору крокеты. Сон. Еще один сон… Затем она достала конверт с фотографиями. Родители… Снимок сделан в конце 1970-х, на юге Франции. Ксавье… Стоит под яблоней в саду дома ее родителей. Фотографировала она сама. Как раз перед обедом – традиционным летним семейным обедом наподобие того, что приснился ей на прошлой неделе. На третьей карточке был снят дом. Снимали из глубины сада, и, если хорошенько присмотреться, на заднем фоне можно увидеть плакучую иву и прячущегося в ее ветвях Сарбакана. Лора протянула руку к Бельфегору, закрыла глаза и погладила мягкую кошачью шерстку. Она уже успела в душе проститься с этими фотографиями, которые всегда носила с собой, в сумке, зная, что негативы давным-давно потеряны. Из бокового кармашка исчезла квитанция из химчистки, зато платье висело перед ней, аккуратно упакованное в пластиковый пакет. Лора вытащила из сумки заколку и собрала падающие на лоб пряди волос. Рядом с косметичкой и книгой Модиано она положила маленькую бутылку воды «Эвиан», все еще наполовину полную, – в последний раз она отпила из нее в такси, за несколько минут до того, как на нее напали. В сумке оказалось гораздо больше вещей, чем она помнила; вынимая один полузабытый предмет за другим, она словно возвращалась в детство, в те благословенные времена, когда рождественским утром находила под елкой красный сапожок, а в нем – подарки. Точно такой же красный сапожок был у ее сестры, и подарков они всегда получали поровну, но сестра разворачивала свои быстрее, поэтому складывалось впечатление, что Лоре досталось больше: сестра уже заканчивала их разбирать, а Лора все еще доставала из красного сапожка то пакетик, то коробочку. Лора пшикнула из флакона духов себе на запястье, поднесла руку к носу и прикрыла глаза.
– Уильям… – тихо позвала она.
Уильям, все это время статуей простоявший в дверном проеме, так же тихо отозвался:
– Да?
– Расскажи мне про этого Лорана.
Мне нравится, как этот человек исчез, не оставив адреса.
Мне нравится его письмо.
Мне нравится, что он владелец книжного магазина.
Я боюсь, что он немножко ненормальный.
Я боюсь, что никогда его не увижу.
Мысль о том, что в мое отсутствие в моей квартире был чужой человек, меня ужасает, но тот факт, что Бельфегор его признал, успокаивает. Из чего следует, что этот человек совсем не так плох (парадокс).
Мне нравится, что незнакомец приложил такие неимоверные усилия, чтобы меня разыскать (никто никогда не делал ради меня ничего подобного).
Сколько в Париже владельцев книжных магазинов по имени Лоран?
Вроде бы она не разжигала в последнее время камин. Или разжигала? Может, это он, замерзнув, использовал приготовленные к растопке поленья? Или не он? Кроме этой детали, ничто не указывало, что в квартире побывал посторонний. Его присутствие прошелестело по дому, как пробегает по комнатам легкий сквозняк, не оставляя за собой никаких следов. Узнать этого человека в лицо мог бы разве что кот, видевший его воочию, но не спешивший делиться с хозяйкой ценной информацией. Итак, Лоран – известно ведь, что его зовут Лоран, – разглядывал ее мебель, картины, книги. Уж книги-то наверняка. Все-таки у него свой книжный магазин. Интересно, убедило ли Лорана знакомство с ее литературными вкусами в том, что он разыскивает ее не напрасно? Или его пленило «Ночное происшествие» с автографом автора? Настолько, что он решил во что бы то ни стало найти ту, что сумела преодолеть собственную робость и прямо на улице обратиться к Патрику Модиано? К вечеру Лора успела выучить письмо Лорана наизусть. Значит, он подобрал ее сумку на улице. На какой именно? Очевидно, он принес ее домой и вытряхнул из нее содержимое. Затем, проявив немалый детективный талант, внимательно осмотрел каждый предмет в надежде набрести на ее след. Наверное, он и в самом деле ненормальный. Или неисправимый романтик. Или у него ужасно тоскливая жизнь. Или и первое, и второе, и третье, вместе взятое, размышляла Лора. Он пролистал ее записную книжку и с особым тщанием изучил тетрадь в красной обложке. Так что теперь он знает о ней очень много. Что она любит. Чего боится. Что ей снится. Ни один из ее любовников никогда столько не знал. Только Ксавье удостоился чести выслушать отдельные фрагменты из списков «Я люблю» и «Я боюсь», прочитанные ею вслух. Далеко не все. Ни до Ксавье, ни после него ни один мужчина не смел прикасаться к красной тетради. Она начала вести дневник в ранней юности, и похожих тетрадей у нее скопилось немало – откровенно говоря, она сама потеряла им счет. Аккуратно сложенные в четыре обувные коробки, они хранились в подвале. И вот теперь в городе появился человек, который знает о ней практически все. Она никогда с ним не виделась, хотя он бывал у нее дома, разглядывал ее картины и гладил ее кота. Он имел точное представление о том, что она носит в сумке, какие книги читает, как обставлена ее спальня. Не считая Ксавье, другие мужчины получали доступ к ее телу, но ни один из них даже не приблизился к ее душе. И не потому, что она их не интересовала, нет. Просто Лора их туда не пускала. У нее не получалось. Последним это испытал на своей шкуре Франк. Он буквально напросился к ней в гости. Бельфегор при его появлении забился под диван. Франк осмотрел мебель и картины и обо всем, хотя никто его не просил, высказал свое мнение. Набор игральных костей на письменном столе он назвал «странным». Лора дождалась, когда он выйдет из комнаты, и бросила пару кубиков. Выпало «один» и «два». «У тебя книги Софи Калль? Все-таки она с приветом, тебе не кажется?» Лора ничего не ответила. Она чувствовала, как с каждой секундой все больше каменеет ее лицо и стекленеет взгляд. Ей была хорошо известна особенность собственных светлых глаз в минуты гнева становиться пугающе неподвижными, как у волка. Когда Франк начал, явно намекая на Уильяма, излагать остроумную, как он полагал, теорию о женщинах, водящих дружбу с «гомиками», которые, по его словам, видят в них сестер или суррогатных матерей, Лора поняла: сегодня она с ним в постель не ляжет. Впрочем, любовником Франк был очень средним. Она сказала, что у нее разболелась голова, и выставила его за дверь. Кот выполз из-под дивана, крайне рассерженный тем, что просидел там больше часа, и отправился спать, даже не взглянув на хозяйку.
