Это оказался фотоальбом с золотым обрезом, изданный на толстой глянцевой бумаге, такое впечатление, что не меньше ста лет назад. Первые снимки относились к 1920-м годам, на них были запечатлены мужчины с тонкими усиками и дамы, причесанные и одетые по моде того времени. Под одной из фотографий карандашом было написано: «Дядя Эдгар и тетя Флоранс, семейное Рождество, 1937». С каждой страницей Лоран постепенно приближался к современности. На снимке 1970-х он увидел девочку с очень светлыми глазами. Она смотрела в объектив, держа в руках плюшевого лисенка; рядом с ней стоял сиамский котенок. Над верхней губой у девочки была родинка. «Лора с маленьким Сарбаканом и Лисиком». А вот Лора с родителями, Лора-подросток, Лора на каникулах с сестрой Бенедиктой. Лоран понимал, что не имеет права листать этот альбом, но желание вновь и вновь находить на фотографиях уже знакомое лицо оказалось сильнее. Он уже собирался его захлопнуть, когда на последней странице наткнулся на газетную вырезку 2007 года. Дальше не было ничего. Газета поместила снимок, на котором рядом стояли двое: коротко стриженный улыбающийся мужчина и афганский лидер Ахмад-шах Масуд. «Военный корреспондент Ксавье Валадье (1962–2007) – наш товарищ и собрат, 7 декабря погиб в Ираке. Фотографии, сделанные Ксавье Валадье, обошли газеты всего мира…» Текст заканчивался словами: «Мы никогда не забудем тебя, Ксавье. От всей души соболезнуем твоим близким». Вот о ком говорил Уильям… Лоран узнал лицо мужчины – он видел его на фотографии, хранившейся в найденном в сумке конверте. Он поставил альбом на место и направился в соседнюю комнату.
В кабинете было темно, и Лоран нажал на выключатель. Висящая над книжной полкой лампа дневного света помигала и загорелась. Полок здесь оказалось множество. На них теснились DVD-диски и даже старые видеокассеты. На полу стоял большой телевизор с плоским экраном; на камине – лазерный проигрыватель и еще один, для пластинок. Опять же на полу обнаружились стопки CD-дисков и древних винилов. И снова – никакого порядка, все вперемешку: классика, рок, попса… Дэвид Боуи и Рубинштейн, группа Radiohead и Девендра Банхарт, Гленн Гульд и Перлман… Над камином – большое зеркало в золоченой раме и засунутые за нее открытки со всего мира. Лоран не прикоснулся ни к одной. На письменном столе – компьютер, клавиатура, ручки, блокноты… Коллекция игральных костей – штук двадцать кубиков, каждый поставлен шестеркой вверх. «Бросок костей никогда не исключает случайность…»
[6] – пробормотал Лоран и вздрогнул: у него под ногами скользнула серая тень. Кот. Он запрыгнул в черное кожаное кресло, а с него – на стол, повернулся к Лорану, уставившись ему прямо в глаза, после чего обратил взор на игральные кости. Лапой смахнул на пол два кубика, еще раз посмотрел на Лорана и вслед за первыми двумя отправил на пол остальные.
– Эй, прекрати, ты что делаешь? – сказал Лоран и нагнулся поднять кубики.
Но не успевал он поставить один на стол, как кот немедленно смахивал его на пол лапой.
– Да что такое? – возмутился Лоран. – Не буду я с тобой играть!
Взяв кота на руки, он вынес его из кабинета, закрыл за собой дверь и только тогда выпустил. Кот двинулся в спальню, словно приглашая Лорана последовать за ним. Своей белизной комната резко контрастировала с остальной частью квартиры и в неярком рассеянном свете напоминала и́глу. Старый шкаф, на стене – фотография красного неба. На батарее сидел потрепанный плюшевый лисенок – по всей вероятности, тот самый Лисик из фотоальбома. Кот вспрыгнул на кровать, всей повадкой демонстрируя, что это и его кровать тоже и он имеет право валяться на ней когда пожелает, и свернулся клубком. Потом они вместе заглянули в ванную, стены которой были выложены мелкой черно-золотой плиткой. На полках стояли десятки флаконов и тюбиков с кремами, шампунями и прочей косметикой. Лоран взял в руки Pschitt magique – микропилинг нового поколения без абразивных частиц активного биологического воздействия («Обновление кожи ровно за 20 секунд»), потянулся к черному флакону «Хабаниты» и понюхал распылитель. Из созерцания святая святых чужой жизни его вывел звонок мобильника, заставивший кота пулей умчаться в гостиную.
– Твоя дочь утверждает, что ты шпигуешь луковицу пятью гвоздиками, а я считаю, что достаточно трех, и Бернар думает так же. Имей в виду, дело серьезное, тут уже до драки недалеко, – язвительно произнесла Клер. – Так что, пять гвоздик брать, или как?
– Дай мне ее, – спокойно ответил Лоран. – Хлоя? Нужно четыре гвоздики. – И услышал ликующий голос дочери: «А я что говорила? Пять штук!» – Хлоя, я сказал: четыре.
– Терпеть не могу признаваться в ошибках, – тихо, чтобы остальные не услышали, шепнула она.
Лоран прикрыл глаза и вздохнул.
– Хлоя? Я сейчас у Лоры.
– Ой, подожди, я подальше отойду, а то они тут орут. Ты сейчас с ней?
– Нет, я тебе потом все объясню. Я кормлю ее кота.
– Так ты ее нашел?
– Не совсем.
– А как ее фамилия?
– Валадье. Лора Валадье.
– Она красивая?
– Я видел ее только на фотографии. Она работает золотильщицей.
– Кем-кем?
– Золотильщицей. Золотит рамы, памятники и так далее. Покрывает их тонкими листками золота.
– Ни фига себе! – восхитилась Хлоя. – Ладно, пока, они меня зовут. Расскажешь мне все в четверг. – И она повесила трубку.
Лоран вернулся домой. Никогда еще его квартира не казалась ему такой тихой и пустой.
На второй вечер он снова плеснул себе «Джека Дэниелса» и разжег камин. Уильям, как они и договаривались, позвонил ему на Лорин домашний телефон – в «час кота». Он спросил, ходил ли Лоран в больницу, и тот ответил: да. На заданный в лоб вопрос пришлось ответить ложью. Положив трубку, Лоран сел на диван. Кот, как и накануне, вспрыгнул ему на колени и довольно заурчал, когда Лоран принялся его гладить. Пора со всем этим кончать, думал он. Он зашел слишком далеко. Одно дело – совершить, как выразился тот полицейский, достойный похвалы гражданский поступок, и совсем другое – греться у камина в квартире Лоры. Он ведь в сущности обманом проник в чужой дом. Его любительское расследование было похоже на сон, и, когда вся эта история завершится – что произойдет очень скоро, – он, наверное, и сам перестанет верить, что она случилась наяву. Но пока, сидя в чужой квартире под мягким светом лампы, он блаженствовал и не испытывал ни малейшего желания возвращаться к себе. Его охватило забытое за многие годы чувство покоя. Потрескивали дрова в камине, и время словно остановилось. Лоран задремал. Но, прежде чем погрузиться в сон, успел подумать, что мог бы просидеть на этом диване всю оставшуюся жизнь, дожидаясь пробуждения спящего у него на коленях черного кота и прихода незнакомой женщины.
Ему снилось, что он стоит на балконе высотной башни в квартале Дефанс. Неприятный сон, повторявшийся каждые два-три года. Или не совсем сон? Балкон-то наверняка по-прежнему существует. Все это было в другой жизни. И он был другим, хоть звали его так же. Лоран Летелье – консультант частной компании по вопросам наследования. Эта жизнь закончилась одним летним вечером конца XX века на тридцать пятом этаже офисного здания в деловом квартале Парижа. После долгого совещания сотрудники с чашками кофе в руках высыпали на освещенный солнцем просторный балкон. Коллеги сняли пиджаки, ослабили галстуки, кое-кто даже достал темные очки. Лоран отошел от группы и приблизился к стальной балюстраде. Он стоял и смотрел на крошечные фигурки людей внизу, шагавших за своими вытянутыми в этот час тенями. Одни шли неторопливо, другие почти бежали – наверное, спешили на важную встречу, боясь опоздать даже на минуту. Солнце припекало, башни серебрились в его лучах, похожие на вылезшие из земли огромные куски кварца. Лоран наклонился – под ним зияло сто сорок метров пустоты. «Пара секунд – и все будет кончено», – подумал он. Коллеги ужаснутся, одни выронят из рук фарфоровые чашки, другие разинут в немом изумлении рот. Девушка, с которой он недавно познакомился, – ее звали Клер, – найдет себе другого, получше. Годы спустя она будет вспоминать, что чуть было не связала свою жизнь с парнем, сиганувшим с балкона небоскреба и не оставившим даже прощальной записки.
