— Вот и я говорю, что Рома твой сотрудник. В отделе спорта под твоим началом трудится. Особенно Рома Чащин напирал на то, что главный редактор издательского дома «Миллениум» господин Полонский просил как можно больше барбитуратов презентовать Софье Михайловне Кораблиной. Уж не специально ли ты мне одурманенную Кораблину подсунул?
— Понятия не имею, что придумывает этот наркоман, — помертвел лицом Полонский.
— Ну, нет, голубь ты мой, — раскатисто захохотал от дверей Меркурьев. — У Ромы Чащина и записи ваших бесед имеются, так что не выкрутишься, сядешь за торговлю наркотиками. Тогда и посмотрим, чья возьмет.
— А вот я, например, задумываюсь, с чего бы это вдруг террористы решили взорвать именно Витебский вокзал? — в голосе Полонского звучала злая удаль. — Между прочим, ты знал, что я с него поеду в Ригу.
— Вот это правильно! Давай, Олежек, еще и террористический акт на меня повесь!
— А что ты думаешь? И террористический акт повешу!
Журналисты довольно переглядывались, выставив руки с диктофонами вверх и ни на секунду не прерывая запись. Даже тогда, когда перебравший текилы корреспондент одной из центральных столичных газет шумно высморкался в занавеску и громко выкрикнул:
— А вот про теракт — это хорошо! Слушайте, а давайте и в самом деле напишем, что бомбу заложил чиновник из пресс-службы аппарата президента! Читатели на ушах стоять будут! Жалко, детей среди погибших нет. Сколько там трупов? Семнадцать? Давайте напишем, что детских пяток. В случае чего потом можно дать опровержение, но тиражи поднимем, это факт!
— Не вижу существенной разницы между лечебницей для душевнобольных и вашим омерзительным сборищем, — брезгливо проговорила доктор Белоцерковская, максимально втягивая живот и пробираясь мимо Полонского так, чтобы не коснуться его, точно главный редактор был прокаженным.
Женщина поспешно выбралась из-за барной стойки, работая в толпе локтями, и, точно воздух был отравленный, стараясь не дышать, стала прокладывать себе дорогу к выходу.
Петроград, август 1921 года
В машине Инга задумчиво протянула:
— Никак не могу понять, откуда у Татьяны пистолет? Зина, вы не знаете?
Бекетова-Вилькина подхватила:
— Сама удивляюсь. Тата ничего от меня не скрывала, и если бы она купила оружие, я бы непременно об этом знала. Может, пистолет не ее?
«Конечно, не ее», — зло подумал Штольц. Помимо табельного револьвера системы «наган» он всегда носил с собой изящную дамскую игрушку «вальтер» — вдруг пригодится? И вот, не зря, выходит, носил. И в самом деле, пригодилась. Оставшуюся дорогу сестра Таты Яворской молчала и крепилась, но стоило только остановиться, выбраться из авто, подняться на этаж и войти в квартиру, как Инга дала волю слезам. Штольц не покидал дам, всячески выказывая услужливость и желание помочь.
Поддерживая Ингу под локоток, довел ее до комнаты сестры, усадил на оттоманку рядом с кроватью, а сам скромно пристроился на стуле, наблюдая, как женщина, судорожно всхлипывая, перебирает разложенные на подзеркальнике трюмо безделушки погибшей. Сразу же после приезда нервозно передергивающаяся Зиночка скрылась в спальне и некоторое время не показывалась. Но когда появилась и застыла в дверях комнаты, выглядела на редкость умиротворенной, из чего Генрих сделал вывод, что кокаин у нее имеется и свой и что она просила порошок исключительно из экономии.
Увидев Зиночку, успокоившаяся было Инга не выдержала и снова разрыдалась.
— Это из-за меня, из-за меня! — плакала она. — Я вышла замуж за чудовище! Это я привела его в дом! Толстый, смешной, некрасивый, но добрый и такой милый Женя Дынник! Я даже подумать не могла, что он растлит этого мальчика, Славочку, а потом еще и убьет! Его и Галочку! Мы с папой видели, как Женя в ночь убийства жег за домом свою одежду. Конечно, он опасался, что на ней обнаружат следы. Папа спросил, и Женя признался. Первым же поездом папа вернулся домой, в Петербург. Он не знал, как поступить — рассказать все следствию и тем самым опозорить нашу семью или промолчать, но позволить осудить невиновного человека.
Инга схватилась за голову, ссутулилась и так сидела, не в силах вымолвить ни слова. Затем вдруг выпрямилась и снова заговорила сквозь слезы:
— Я очень хорошо помню Реймо Сааринена. Добрейший человек. Он так любил детишек! Мы все к нему тянулись, и он с нами так весело играл. И вот он должен был пойти на каторгу вместо моего мужа. Но я была беременна, и мысль о том, что я ношу ребенка убийцы, разрывала мне сердце. А потом нас посетила новая беда — из-за чрезмерного волнения с папой случился удар. Папа упал у камина, и одна нога его попала в огонь. Мама пыталась спасти отца, но не смогла — он был слишком тяжел и совершенно обездвижен. Начался пожар. Но несмотря на то что мебель уже пылала, мама все тянула и тянула папу к выходу, потому что не могла его бросить. Их обоих вызволили из огня пожарные. Папа был уже мертв, мама еще жива. Мама страшно обгорела, но жила еще две недели, от нее я и узнала о случившемся. А потом она умерла в страшных мучениях.
Инга всхлипнула, вытирая обильно текущие слезы.
— После ее смерти мы уехали в Швейцарию, потом в Австрию и, наконец, в Германию. И в пригороде Дрездена случилось почти то же самое — нашли задушенным местного мальчика в девичьем платье. Моему сыну на тот момент было пять лет, и погибший мальчуган был его другом. Я вызвала мужа на разговор и поставила категорическое условие — прекратить. Иначе я, несмотря на грозящий нам позор, расскажу все полиции. Женя испугался и затих. Но я все равно боялась надолго оставаться на одном месте — вдруг он что-то натворил и это вот-вот выплывет? Я понимала, что и в Австрии, и в Швейцарии он оставил после себя страшные следы, просто до поры до времени никто не обнаружил детских трупов. В целях безопасности я отправила сына учиться в Лондон, а Татьяну хотела отдать в пансионат, ибо любое напоминание о местечке Рялляля могло послужить толчком к новым преступлениям. Но Евгений вдруг воспротивился — нет, и все. Девочка должна расти в семье, а не в приюте. И я дала слабину. А потом появились вы, Зиночка, напоминание о страшном прошлом, и я окончательно обезумела от страха. Я выставила вас вон, и мне за это очень неловко. Но вы забрали с собою Танечку, за что вам огромное спасибо. И все равно шила в мешке не утаишь! Таня все-таки узнала! Как к ней попало уголовное дело, ума не приложу!
Инга замолчала и некоторое время сидела, разглаживая рукой складки покрывала.
— Я бы хотела забрать Танины вещи, — тихо проговорила она.
— Да-да, пожалуйста, — встрепенулась хозяйка. — В столе ее бумаги, одежда в шкафу.
Инга, не двигаясь, продолжала сидеть, невидящими глазами уставившись в стену, и Штольц из деликатности вышел из комнаты, прихватив с собой ничего не понимающую Зиночку.
— Пойдемте-пойдемте, Зинаида Евсеевна, не будем мешать.
