Не смея перечить, Дора Ларс нехотя свернула в указанном направлении и стала четвертым недостающим присяжным заседателем на импровизированном судебном процессе знаменитого обвинителя Кони.
Санкт-Петербург, наши дни
Как же хорошо дома! Сидим втроем на диване, хрумкаем испеченные папой печенья и смотрим Ларса фон Триера. Папа пересматривает «Антихриста» по сотому разу — он почему-то очень ценит этот фильм. Катюня не слишком-то любит леденящую душу драму датского режиссера, время от времени прикрывая глаза ладошкой. Честно говоря, я была против того, чтобы малышке показывать все эти ужасы, и пыталась папу образумить, но он категорично заявил, что фильм полон символов и умный человек поймет их в любом возрасте.
— И потом, здесь музыка хорошая, — отец был непреклонен в своей решимости.
— Неужели ты думаешь, что пятилетняя малышка сможет постичь горе матери, потерявшей ребенка и не знающей, как еще наказать себя и мужа за сжигающее изнутри чувство вины?
— Когда я водил тебя на дни французского кино в кинотеатр «Художественный», ты была в том же возрасте, — нравоучительно заметил отец. — Ты прекрасно поняла и «Мужчину и женщину» Клода Лелюша, и «Дневную красавицу» Бунюэля. И потом, повторюсь, здесь музыка хорошая.
— Лейтмотивом фильма является ария Альмирены из оперы Генделя «Ринальдо».
— Я тоже знаю итальянский и в состоянии разобрать, что женщина поет «оставь меня плакать о моей жестокой судьбе и мечтать о свободе», — проворчал папа.
— Вот именно. Так что твоя «хорошая музыка» — тоже символ, не более того.
— Выучил на свою голову! — вспылил отец. — Как тебя, такую умную, в детстве не украли!
Я обняла отца за сильную шею и, вдыхая такой родной запах, промурлыкала:
— Нет, конечно, если ты считаешь, что «Антихрист» обязателен к просмотру пятилетним детям, я спорить не стану.
— Прошу не обобщать! — отстранился отец. — Не всем детям обязателен, а только Катерине! Она гораздо развитее других детей.
И вот теперь, когда фильм подходил к концу и зазвучали заключительные аккорды арии Альмирены, я с интересом ждала, что на этот раз скажет Катюня. По экрану поплыли титры. Малышка положила на диван недоеденное печенье и захныкала:
— Честное слово, я ничего не сделала! Ну, пожалуйста! Не наказывайте меня!
— Это что еще за новости? — удивился отец. — Ты подумала, что мы смотрели фильм в наказание?
— Я больше так не буду! — девочка терла кулачками мокрые глаза. — Только Жанне не говолите, что это я!
Катюня больше не хныкала, она заливалась горючими слезами.
— Что, малышка? — я взяла ее на руки и прижала к груди кудрявую детскую головку. — Что ты не делала?
— Это не я! Я не специально!
— Что не специально?
— Подложила Жанне в кловатку паука!
— Черт знает что такое! — поднялся с дивана отец, устремляясь из гостиной в коридор, а оттуда — в свою комнату. — Не поймешь этих детей, — крикнул он на ходу. — Я ей серьезный фильм показываю, а она — подложила паука!
— Жанна весь день со своим нехлом сидит! — жаловалась Катюня. — А у меня гиталку маленькую заблала и не отдает.
Маленькая гитарка, о которой горюет Катюня, — любимый Жаннин музыкальный инструмент под названием укулеле, откуда-то с Гавайских островов. Кузина исполняет на укулеле различные песни, записывает на видео и выкладывает в блог, вызывая восторг феминисток и повышая просмотры. И, следовательно, укулеле — вещь ценная, и маленьким девочкам брать ее категорически нельзя.
— Гиталку маленькую не дает! Я паука ей подложила!
— Не волнуйся, маленькая! Жанна не станет на тебя сердиться. Ты ложись в постельку, я приду пожелать тебе сладких снов.
— Плавда плидешь?
— Конечно, моя девочка.
— И гиталку плинесешь? — подняла на меня Катюня умоляющие глаза, сделавшись похожей на ангела с дореволюционных рождественских открыток.
— Не обещаю, но попробую.
Из комнаты кузины доносилась музыка, и играли отнюдь не на укулеле — Жаннин друг слушал англоязычный рэп. Деликатно постучав в дверь, я заглянула в комнату. И до того, как Жанна грудью оттеснила меня прочь, успела заметить лежащего на диване ее чернокожего приятеля.
— Чего ломишься? — возмутилась кузина. — Имею я право на личную жизнь?
— Прости, если помешала, — смутилась я. — Катюша по тебе скучает.
— А я здесь при чем? Я не нанималась возиться с детьми. Дай ей по заднице и отправь спать.
Про укулеле я сочла за благо не спрашивать и мягко сказала:
— Она и так уже легла. Ждет от тебя поцелуя на ночь.
— Не дождется. Я вообще придерживаюсь принципов чайлдфри. И детей ненавижу люто. Бешено. Дети выводят меня из равновесия и заставляют ощущать чувство вины непонятно за что. Кстати, вы досмотрели эту свою женоненавистническую муру?
— Не любишь ты Триера.
— Больной ублюдок, которого следовало бы расстрелять! Даже не знаю, что надо выкурить или вколоть, чтобы такое дерьмо насочинять! Я так и сказала дяде Мише, а твой отец обиделся и принес мне в кровать паука. Мужик, одно слово. Хоть и твой отец, а мозгов вообще нет. Представь себе, я, такая, готовлюсь заняться любовью, вся такая из себя романтичная откидываю одеяло — а там паук!
— И как ты с этим справилась?
— Тапком прихлопнула. А потом на расплющенном паучьем трупе занялась любовью. Ну ладно, раз уж ты меня выдернула из крепких мужских объятий, рассказывай, как у тебя дела?
Она оттеснила меня на кухню и уселась за стол. Я устроилась напротив.
— Не очень, если честно. Олег Иванович погиб.
— Молодой цветущий мужик — и вдруг погиб? — Жанна кинула себе в рот печенье и, начав жевать, многозначительно посмотрела на меня. — С чего бы это?
— Про теракт на вокзале слышала?
— Я телик не смотрю, — отмахнулась кузина. — И новости в инете читаю избирательно. Про теракты точно не читаю.
— Ну, в общем, был взрыв на Витебском вокзале.
Жанна зачерпнула с тарелки горсть печений и понимающе кивнула головой, объедая с каждой печенюшки верхушечку, а оставшееся ссыпая на стол.
— На Витебском вокзале долбанул взрыв, Полонский и погиб. Понятно. Но это не твои проблемы, а его. Так чего такая кислая?
— Да все как-то криво. Академик Граб, похоже, не тот, за кого себя выдает. Кажется, он на самом деле Палач Бурсянин, забравший из тайника бывшего заключенного Немца эфиопские богатства. А чтобы отвести от себя подозрение, старик написал книгу и объявил Палачом лагерного доктора Завьялова, много лет назад уехавшего в Канаду. Доктор уже умер, но внуки его намерены разобраться в этом деле. Академик рвет и мечет, грозится всеми карами небесными, но не думаю, что у него выйдет оправдаться. Слишком многое указывает на него.
