— Вернулись они в начале августа, и в тот же день Немец слег. Никому не хотелось на ночь глядя везти старика в больницу, и поэтому больного до утра поместили в лазарет, где лежал с воспалением легких Викентий Граб. Всю ночь Немец метался в горячке и бормотал, что Палач достал из тайника сокровища абиссинского негуса и что теперь всему конец — не создать ему самолета. Утром пришел с обходом капитан медицинской службы Завьялов, осмотрел Немца, послушал его бред и пришел к выводу, что старика жестоко пытали. К обеду Немец умер. Капитан написал рапорт на имя начальника Дубровлага полковника Черемисина, в котором изложил подробности происшествия, и просил провести расследование.
Лейтенант Бурсянин, не дожидаясь результатов следствия, поспешно перевелся в другое место, а потом и вовсе исчез в неизвестном направлении. Вместе с ним сгинула и тайна сокровищ абиссинского негуса. В пятьдесят четвертом году заключенный Граб вышел на волю, был амнистирован, под влиянием общения с Немцем заинтересовался историей Абиссинии, Гумилевым, Серебряным веком, да и, собственно, пропавшими сокровищами. Викентий Павлович внимательно изучил вопрос и выяснил, что в тринадцатом году двадцатого столетия из императорского дворца среди прочих сокровищ была похищена гемма царицы Савской — священная реликвия эфиопского народа, на которой указано место, где хранится Ковчег Завета. Викентий Павлович стал копать глубже и пришел к выводу, что на жителях Эфиопии это отразилось самым негативным образом — за время отсутствия геммы страна пришла в небывалый упадок.
Минули десятилетия, Викентий Граб сделался выдающимся историком-африканистом, удостоился звания академика, приобрел в научных кругах несокрушимый авторитет как специалист по Серебряному веку, но до сих пор не смирился с утратой геммы царицы Савской, продолжая розыски сокровища. Тайник он нашел, но в нем ничего не оказалось. Пропавшие из дворца абиссинские украшения время от времени всплывают на черном рынке, поэтому академик утверждает в своей книге, и не без основания, что только Палач Бурсянин мог забрать сокровища. По мнению Викентия Павловича, надсмотрщик сперва пытал Немца, а потом привез на мост и, угрожая новыми пытками, заставил открыть тайник и отдать содержимое. Также известно, что после смерти Немца лейтенант Бурсянин, опасаясь наказания за содеянное, уволился из ВОХР, уехал за границу и живет под чужим именем. Граб даже выяснил, под каким. Не сам, конечно, а с моей помощью.
Сергей многозначительно взглянул на меня и продолжал:
— Я имею некоторые связи в определенных кругах, и только потому нам удалось установить, что Палач пустил корни в Канаде, женился там, завел прибыльный бизнес, взял фамилию жены и под именем Мэтью Люка сделался владельцем фармацевтической корпорации. Два года назад Мэтью Люк скончался от болезни сердца, а его наследникам отошло приличное состояние и уважаемая фирма с солидной репутацией. Империя, созданная кровавым тираном на похищенные средства.
— Почему вы решили, что Палач Бурсянин — именно этот человек? Прошло столько лет, вряд ли можно узнать лейтенанта по фотографиям. Сохранившиеся снимки тех лет обычно нечеткие и расплывчатые, да и люди с возрастом меняются.
— Поверь мне, Соня, я знаю, о чем говорю. Люди, которые проводили расследование, отлично делают свое дело. Они выяснили много интересного. Прежде чем стать надсмотрщиком, Бурсянин учился на фармацевта, и бизнес, который Мэтью открыл в Канаде, — фармацевтическая корпорация. Затем — деньги на бизнес. Откуда эмигрант из России взял столько денег, чтобы хватило раскрутить такой сложный и дорогостоящий проект, как производство лекарств? И, наконец, в своей биографии Мэтью Люк ни разу не упомянул тот факт, что до пятьдесят третьего года служил в Дубравном лагерном управлении с центром в поселке Явас Зубово-Полонского района Республики Мордовия, печально известном как Учреждение ЖХ‐385, или особый лагерь для политзаключенных. Не хочу сказать, что это прямое доказательство его вины. Возможно, всего лишь совпадение. Но не много ли совпадений?
Он залпом допил пиво и сделал официантке знак повторить. Я крутила в руках тонкую ножку высокого фужера, наполненного минеральной водой, и задумчиво смотрела в окно.
— В общем, каждому, кто способен думать и сопоставлять факты, совершенно очевидно, что Палач Бурсянин и Мэтью Люк — один и тот же человек. О чем и пишет в своей книге Викентий Павлович. Ну, что скажешь о мемуарах академика?
— История и в самом деле интересная.
В какой-то момент я поняла, что шум в зале усилился, и огляделась по сторонам. Любители быстрой езды на мотоциклах перестали стучать бильярдными шарами, сгрудились у телевизора и включили звук на полную громкость. Пробирающаяся между ними официантка с трудом достигла нашего столика и, ставя пиво на стол, с упреком произнесла:
— Как дети малые, ей-богу! Каждый день что-нибудь случается, неужели до сих пор не привыкли к терактам?
— Что на этот раз взорвали? — насторожился Сергей.
— Витебский вокзал, — откликнулась официантка. — Много погибших и раненых. В основном пассажиры двенадцатичасового рижского поезда, ну, и провожающие.
Меркурьев изменился в лице и схватился за мобильник.
— Твою мать, — бормотал он сквозь зубы. — Олег должен был ехать на этом поезде!
Скрежеща зубами, Сергей дико глянул на меня, прижал аппарат к уху, дождался ответа и глухо проговорил в трубку:
— Добрый вечер, Меркурьев из пресс-службы управделами президента беспокоит. Есть какая-нибудь информация о пострадавших во время теракта? Опубликована на сайте? Я смотрел, ничего там не выложено. Ждать? Молодцы. Отлично работаете! Вот то-то же. Запишите — Олег Иванович Полонский. И сразу же звоните мне, как только станет что-нибудь известно.
В ожидании звонка Сергей сидел, сцепив на столешнице побелевшие пальцы, и хмуро смотрел в стену. Ему позвонили минут через пятнадцать. Молча выслушав, он отложил аппарат в сторону и мрачно взглянул на меня.
— Плохо, Соня, — с трудом разлепил он запекшиеся губы. Помолчал секунду и выдохнул: — Олежек погиб. В кармане одного из обгоревших тел нашли обрывок пропуска в издательский дом «Миллениум».
И вдруг он кинул на меня странный взгляд и потрясенно протянул:
— А ведь и ты должна была ехать с Полонским!
— Я? Почему я?
Сергей не ответил. Должно быть, я проговорила это так тихо, что Меркурьев меня не услышал. Вокруг все плыло, шум зала накатывал волнами, приближаясь и удаляясь, словно морской прибой.
— Ты понимаешь, Соня, что сегодня второй раз родилась? За твое второе рождение необходимо выпить, — откуда-то издалека прозвучал голос Сергея. — Да и Олежку надо помянуть.
И, не прибегая на этот раз к помощи официантки, поднялся из-за стола и отправился к барной стойке.
Он принес бутылку «Хванчкары». Разлил рубиновый напиток по бокалам и один протянул мне.
— Не чокаясь. За Олежку, — скорбно провозгласил он, опускаясь на скамью.
Выпил, обхватил руками голову, запустив пальцы в густые волосы, и с болью проговорил:
