Академик Граб ждал меня в кресле, листая толстый немецкий журнал. Я пристроила поднос на низкий столик по правую руку от хозяина и, подхватив свою чашку, села на диван. Пригубила обжигающий напиток и с любопытством взглянула на старика. И только теперь заметила, что он не смотрит в журнал, а наблюдает за мной поверх очков. Чтобы скрыть охватившую меня неловкость, я огляделась по сторонам, скользнула глазами по развешанным на стенах картинам и, заметив портрет темнокожего красавца благородной наружности, улыбнулась:
— Сколько у вас интересного! Викентий Павлович, вы бывали в Африке?
— По первому образованию я африканист, по второму — лингвист, — надменно сообщил Викентий Павлович. — По приглашению Британского института я работал в Аксуме в семьдесят третьем году в составе восточноафриканской экспедиции, ибо в совершенстве владею арабским и коптским языками. Не покривлю душой, если скажу, что специалист такого уровня, как я, даже для британцев — большая редкость. Мы частично откопали тогда могилы царей Аксума. Это было еще в то время, когда Хайле Селласие, — академик указал на портрет красавца, — последний «лев колена иудейского» и признанный двести двадцать пятый потомок царя Соломона, еще сидел на троне.
Старик ждал, что я как-то отреагирую на произнесенное имя, но я продолжала благостно потягивать кофе, и Викентий Павлович с легким раздражением заметил:
— Его еще называли рас Тэфэри Мэконнын. Что-нибудь слышали о нем?
— Очень смутно, — честно призналась я.
Академик сердито брякнул чашку на столик, расплескав остатки кофе, и с негодованием произнес:
— Ну и молодежь пошла! Ну, хотя бы про растафарианство вам что-нибудь известно? Вы знаете, кто такие растаманы?
— Ну как же, — оживилась я. — Чернокожие парни, которые курят марихуану, распевают регги, наплевательски относятся к жизни и заплетают волосы в неопрятные дреды.
— А дреды убирают в большие вязаные шапки, окрашенные в цвета эфиопского флага, — обиженно добавил старик.
— Да, точно! — подхватила я.
— Как вы думаете, отчего бы это?
— Понятия не имею.
— Оттого, что одним из воплощений бога Яхве — сокращенно Джа — стал для растаманов последний эфиопский негус рас Тэфэри Мэконнын. Тот самый, портрет которого вы видите перед собой. — Он посмотрел на меня долгим сверлящим взглядом и не без брезгливости спросил: — Софья Михайловна, где вы учились?
— На киноведческом отделении ВГИКа.
— Отчего вдруг на киноведческом? — удивился он. — Чему там могут научить?
Я молчала и смотрела на академика. Не стану же я объяснять, что в моей семье кино — не просто один из способов проведения досуга, а атмосфера, в которой мы живем. Возвращаясь из командировок, отец привозил множество европейских и американских фильмов, которые никогда не шли в отечественном прокате. Каждый вечер папа ставил какой-нибудь новый, необычный фильм, и мы смотрели его на языке оригинала. После просмотра папа обычно самодовольно говорил, что языки необходимо изучать хотя бы для того, чтобы иметь возможность самому выносить суждение о задумке режиссера, а не полагаться на добросовестность переводчика. Я и на киноведение пошла только благодаря отцу. Но академику Грабу об этом знать совершенно не обязательно. Мое молчание вызвало неожиданно бурную реакцию.
— Глубина вашего незнания поражает! — сорвав с переносицы очки и с остервенением протирая стекла полой синего халата, закричал неугомонный Викентий Павлович.
Слышать это было неприятно, и я задиристо ответила:
— Между прочим, в институте я была отличницей. Надо понимать, что во ВГИКе из нас готовили совсем не африканистов. Полагаю, вы тоже не сможете объяснить, отчего министр пропаганды Йозеф Геббельс назвал Жана Ренуара «кинематографическим врагом номер один» и запретил его «Великую иллюзию». И вряд ли дадите оценку такому замечательному фильму, как «Диллинджер мертв». Кстати, не напомните, кто и в каком году его снял?
— Не помню такого фильма, — раздраженно буркнул Граб.
— Я вам напомню. В этой захватывающей драме главный герой в исполнении неподражаемого Мишеля Пикколи примерно час чистит пистолет, еще через десять минут ложится с ним в постель, но не к жене, которую играет ослепительная Анита Палленберг, а к горничной в исполнении Анни Жирардо. И на последней минуте фильма пистолет действительно выстреливает. Может быть, Викентий Павлович, обсудим, что хотел сказать в нетипичной для притчи манере автор фильма Марко Феррери? Не спорю, по тематике, на первый взгляд, картина схожа с культовой «Теоремой» Пазолини, снятой все в том же шестьдесят восьмом году, но, несомненно, гораздо глубже, вы не находите?
— Довольно, Софья Михайловна! — сердито оборвал академик. — Покуражились, и будет. Я не киновед и подобного мусора не признаю. Вот «Летят журавли» — это действительно шедевр на все времена. А все ваши Антониони и Пазолини для меня темный лес. А что касается истории Эфиопии — стыдно не знать такие вещи. Слушайте и просвещайтесь, отличница с отделения киноведения, — возвращая очки на нос, с патетическими нотками провозгласил он. — И благодарите судьбу, которая свела вас с академиком Грабом! Лучше вам никто про Эфиопию не расскажет. Люди приезжали слушать мои лекции не только из других городов, но и из других стран! Люди платили за это большие деньги, а вам, Софья Михайловна, все подают на блюдечке. Мне предлагали выпустить курс лекций на аудиодисках, но я отказался. Ни один диск не может заменить живого общения с преподавателем! Вам понятно, Софья Михайловна? Я, академик Граб, лично беседую с вами, недоучкой с отделения киноведения, и вы должны это ценить!
Он вдруг замолчал и кинул на меня подозрительный взгляд.
— Должно быть, Сергей вам станет платить? — предположил он. И тут же снова с негодованием затряс бородой: — Не смейте брать денег! Слышите? Не смейте! Это вы должны платить Сергею за общение со мной!
— Так что там с расом Тэфэри Мэконныном? — перебила я, понимая, что мы все дальше и дальше уходим от первоначальной темы беседы.
— Не только неграмотна, но и дурно воспитана, — сердито зыркнул на меня старик.
Я застенчиво улыбнулась, зная, что чаще всего это работает. И тихо произнесла:
— Мне правда интересно.
Сработало и на этот раз.
— Ну, раз интересно, слушайте, малограмотная вы моя, — все еще воинственно проговорил Викентий Павлович, обмахиваясь журналом. И уже через секунду другим, поставленным голосом профессионального лектора принялся вещать:
— Чтобы было понятно, о чем пойдет речь, следует заглянуть в глубь веков. Сабейское царство располагалось в южной Аравии, на территории современного Йемена. Это была цветущая цивилизация с развитым сельским хозяйством и сложной социальной жизнью. Правителями Сабеи являлись «муккарибы» — цари-жрецы, власть которых передавалась по наследству. Самой знаменитой правительницей Сабеи стала царица Савская, в детстве прозывавшаяся Македой. О ней упоминается в Ветхом и Новом Завете, в Коране она носит имя Билькис.
