– Очень хорошо. Вы знаете, какую книгу хотите послать?
– Да. Жионо, «Человек, который сажал деревья».
– У нас есть много ее изданий. В одном из них иллюстрации выполнены в технике декупажа и образуют силуэты при открытии страниц.
– Нет, я бы хотел классическое издание.
Я пошла искать на полках эту маленькую книжку. Ноги у меня были словно ватные, мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. «Да что с тобой?» – спросила я себя. Я никогда не чувствовала такой слабости в ногах.
«Человек, который сажал деревья» была первая книга, которую мне подарил Натан.
История Эльзеара Буффье – настоящая притча, которая призывает каждого отправиться в путь, чтобы изменить мир там, куда он может дотянуться, и не оправдывать свое бездействие ожиданием великих решений планетарного масштаба.
– Вот открытка, на которой вы можете написать короткий сопроводительный текст к своей посылке.
– Этого не нужно. Я могу продиктовать вам адрес?
– Разумеется, да.
– Ян Кермезен, дом Кларе, 05230, Неваш.
– Бретонское имя.
– Да, но он живет в Альпах.
С того момента, как он вошел в книжную лавку, выражение его лица не изменилось. Он не улыбался, но неприятным тоже не был. Выглядел немного грустным. И как будто его что-то отвлекало: он говорил со мной вежливо, но обращал на меня внимание лишь как на хозяйку магазина, к которой пришел купить книгу.
Я пережила нашу встречу совсем иначе: после того, как он ушел, мое душевное равновесие еще долго было нарушено.
Бастьен стал приходить раз в три недели и был точен, как метроном.
Каждый раз я чувствовала то же самое смятение. И привыкала к этому чувству, приручала смятение, как дикого зверя, который сначала пытается убежать от вас, а потом соглашается с вашим присутствием рядом.
Но еще сильнее смятения был интерес к тому, что молодой мужчина шел теми же литературными путями, что и я. Все книги, которые он отправлял неподписанными посылками в Альпы, входили в мою идеальную библиотеку. После книги Жионо были «Человек-радость» Бобена и «Абиссинец» Рюфена, затем он попросил меня послать книгу Барикко «Шелк».
Она нашла большой отклик в этом краю, потому что шелководы и все, что относится к разведению шелкопрядов, – неотъемлемая часть культурного и исторического наследства жителей Гара.
Барикко соткал из шелка историю неосуществимой и утонченной любви француза из местности Ардеш и молодой японки.
Я решила заговорить:
– Извините меня, но мне немного любопытно то, что книги, которые вы выбираете, как будто взяты из моей личной библиотеки. Вы не могли бы немного рассказать мне о том, что определяет ваш выбор?
– Да. Причины выбора совершенно разные. Если говорить коротко, то Бобен, по-моему, выражает простыми словами прекрасные мысли. Он намного раньше меня понял: то, что сложно, никогда не делает человека счастливым. И он поступает наоборот: призывает смотреть на полет ласточки или на ребенка, который идет в школу, как на уникальное и священное зрелище. «Абиссинец» перенес меня в то время, в котором я хотел бы жить, потому что человечество тогда было в высшей точке своей истории и люди верили, что мир безграничен и любое путешествие по нему приносит новые открытия. Книга Барикко – тоже рассказ о путешествии, и это путешествие не только в Японию, но и внутрь наших чувств, которые, как полотно, сотканы из ощущений. Это один из самых красивых рассказов о любви, которые я знаю. Как вас зовут?
– Натали.
– А меня Бастьен…
И он улыбнулся – в первый раз!
Продолжать я не осмелилась: после нескольких фраз, которыми мы обменялись, я чувствовала себя так, словно стояла в нескольких шагах от пропасти.
Я запоздало выругала себя в уме за необычную внезапную робость: ты на себя не похожа.
Я не рассказала Натану о Бастьене.
Я виновна. Виновна с первого дня. Виновна в том, что меня волнует другой мужчина, а не мой.
Как странно мы созданы: двое десятки лет идут по любви, как два альпиниста в связке по отвесной скале, за все годы – ни одного сбоя, и вдруг один из альпинистов падает из-за легкого ветерка.
Натан никогда не был моим товарищем в чтении. Иногда мне не хватало его присутствия рядом, потому что чувство, рожденное чтением одной и той же книги в двух читателях, соединяет их прочной связью. В этом случае книга – посредник, который позволяет понять другого и самому быть лучше узнанным; прочитанные вместе слова как будто снимают с тебя одежду.
Я виновна…
Но виновна в чем? Виновны ли мы, если в проступке не участвовала плоть? Виновны ли мы, пока переживаем свое чувство в одиночестве и оно не доходит до того, кому адресовано?
Говорить с Элен о том, что со мной происходило, я тоже не могла.
Она заметила, что Бастьен приходит регулярно, но отказывалась задавать мне вопросы после того, как я ей сказала, что не знаю этого мужчину, что мне нечего сказать ни о нем, ни о себе. В общем, получалась большая ничейная полоса.
Я знала, что Бастьен скоро вернется: прошло почти три недели с его последнего появления.
В Альпы была отправлена книга Мишеля Ле Бри «Красота мира».
– Она вам тоже понравилась? – спросил меня о ней Бастьен.
– Конечно да! Я уверена, что мы должны сочетать в себе свою дикарскую часть, которую слишком сильно подавляем, и современность, которая диктует нам всем одни и те же правила – как вести себя, что есть, как одеваться. Благодаря этой книге я открыла для себя Кению, а потом съездила в эту страну вместе с мужем.
«Не покраснела ли я, заговорив о Натане?» – спросила я себя.
Произнося слово «муж», я чувствовала себя так, словно привела Натана на вечеринку, где пары меняются партнерами. Это было смешно.
Бастьен, кажется, не заметил ничего этого.
Душой он был где-то далеко.
Где?
Я не хотела ничего знать, ничего спрашивать, но знала, что его душа не здесь.
Еще через три недели речь зашла об отправке в Альпы книги Леклезио «Пустыня».
Прочитав эту книгу, я была от нее в восторге.
Леклезио сумел рассказать о том, насколько мы, несмотря на все, что может с нами случиться, сохраняем и оберегаем территории, где свободны, поддерживаем огонь в кострах, к которым мечтаем вернуться.
Для его героини Лаллы таким священным местом была пустыня.
Для меня такое место – полуостров Крозон в Бретани. Пока Крозон существует, я знаю, что у меня всегда может быть убежище посреди поросшей вереском равнины, обращенное к океану.
В Крозоне мои жалобы затихают, мои раны заживают.
